И Мурад попросил сельсовет освободить его от должности письмоносца.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
О том, как многие простые явления природы могут показаться чудом, если не умеешь их объяснить
По сравнению с новой бедой все пережитое прежде казалось ребятам пустяком. Они потеряли товарища. Что перед этим голод, холод, угроза гибели? Без Ашота они словно осиротели.
— А как я из-за всякой ерунды дразнил его, как старался осмеять самый мелкий его недостаток! — всем сердцем сокрушался Гагик. — Был бы он сейчас тут, пусть хотя бы до свету речи говорил, пусть с утра до вечера делал бы замечания!
И — удивительное дело! — как ни старался Гагик припомнить у Ашота хоть какой-нибудь серьезный недостаток, он не находил его.
Шушик сидела, охватив руками колени, и тихо плакала. Пастушок Асо мягко уговаривал ее:
— Усни, хушкэ Шушик, поздно.
Но могли ли они уснуть?
Едва взошло солнце, ребята были у Пещеры барса и зажигали свои факелы.
— Саркис, не лучше ли тебе с Шушик остаться здесь и поддерживать огонь? — посоветовал Гагик.
— Нет, я в долгу перед Ашотом. Я должен пойти во что бы то ни стало, — твердо заявил Саркис.
И товарищи не смогли пройти мимо высокого чувства, родившегося в сердце этого мальчика.
А Шушик? Она предпочитала идти с товарищами навстречу любой опасности, чем в томительном ожидании оставаться у входа в пещеру. Однако, вновь увидев мрачные, со впадинами и выбоинами стены, девочка испугалась. Ей показалось, что это ниши — жилища сказочных драконов или логова неведомых зверей. Пропустив товарищей вперед, она робко плелась в хвосте.
Держа над головами пылающие лучины, ребята, как и накануне, пошли вперед по мрачным ходам. «Эй, Ашот! Эгей, эй, эй!» — гулко разносилось под сводами ходов и гротов.
Когда они пришли к месту, где ходы разветвлялись, Гагик сказал:
— Вчера мы пошли направо, по широкому ходу, сегодня придется исследовать левый.
Товарищи согласились, хотя по-прежнему считали, что Ашот не мог выбрать этот узкий и мрачный туннель. Не знали же они, что их самолюбивый друг не остановится ни перед чем.
Почти ползком, часто спотыкаясь и обдирая о камни колени, пробирались они по этому трудному ходу, осматривали его стены, но никаких следов Ашота не находили.
— Стойте! Вот мысль так мысль! — вдруг ударил себя по лбу Гагик. — Ашот не делал пометок на стенах, забыл, но ведь должен же он был бросать на землю догоравшие лучины, а?
— Конечно… Как начинали жечь пальцы, должен был бросать, — согласился Асо.
— Ни одной лучинки больше чем на сто шагов не хватит. Хорошенько глядите себе под ноги…
Теперь ребята шли, низко согнувшись даже там, где в этом не было необходимости. Они освещали каждую ямку, каждый выступ, но остатков обгоревших лучинок видно не было.
— Вернемся, — распорядился Гагик. — Ход сужается так, что мы не пройдем.
Но Саркис так горячо желал напасть на след Ашота, что, не слушая Гагика, продолжал идти вперед.
— Вернись, Саркис!
— Ишь, как разгорячился! — улыбнулся Асо.
— Человеком становится, — прошептал Гагик.
Он только было открыл рот, чтобы снова позвать Саркиса, как услышал его крик:
— Нашел, нашел! Идите сюда!
Товарищи кинулись вперед. В руках у Саркиса была маленькая, с мизинец, обожженная щепочка.
— Идем! След нашелся, идем! — взволнованно повторял Саркис. Он так покраснел, так обрадовался, точно не огарок, а самого Ашота нашел.
— Ашот, эй, Ашот! — загудели высоко под сводами звонкие голоса.
— Глядите, целая лучинка! — воскликнул Гагик. — Из-за пояса, должно быть, выпала. Асо, ты помогаешь Шушик? Помогаешь? Взял у нее лучины? Ну, молодец. Идите же за мной.
…Но где же был в это время наш храбрый и гордый Ашот?
Когда, пройдя через узкий проход, он вошел в большую и светлую пещеру, то, как помнит читатель, услышал хохот, который испугал его и заставил остановиться. От ужаса волосы у мальчика встали дыбом, колени ослабели. «Кто это? Не сошедший ли с ума старый отшельник?»
Это было первой мыслью, промелькнувшей в его голове, но серьезно, конечно, он не мог этому поверить. Мальчик повернулся и хотел было убежать назад, в узкий ход, из которого только что вышел, но побоялся. Здесь, подумал он, его могли легко бы схватить. Не повернешься, не выскользнешь! Поди, защищайся огнем или топором!
В противоположной стороне пещеры виднелся вход в широкий коридор, конец которого озарялся светом, падавшим, по-видимому, из какой-то расщелины. Вот где можно спастись. И, размахивая топором и высоко над головой держа свой факел — пук горящих лучин, — Ашот бегом пересек пещеру.
В коридоре он остановился и оглянулся. Его никто не преследовал. Он крикнул и, затаив дыхание, прислушался. Только эхо…
Ашот немного успокоился, но страх, такой страх, какого он еще никогда не испытывал, не покидал его.
В коридоре было светло, но свет падал сверху, из какой-то щели, находившейся очень высоко в своде. Ах, если бы добраться до нее и еще разок взглянуть на белый свет! Как мало ценил он до сих пор ослепительный солнечный свет, который все вокруг озаряет радостью!
Надо вернуться, надо выйти из этой подземной темницы на свободу, в… Барсово ущелье.
При этой мысли мальчик горько улыбнулся. Каким пустяковым казалось теперь то бедственное положение, В котором они очутились, попав в Барсово ущелье! До сих пор они считали его тюрьмою. Но вот она, настоящая тюрьма!.. Они все время стремились выйти из Барсова ущелья на свободу, но теперь ему казалось свободой именно Барсово ущелье, с его чистым воздухом, звенящими ветрами, освещенными солнцем рыжими скалами.
Ашот пошел назад, но едва сделал несколько шагов, как снова раздался страшный хохот, и снова все мечты мальчика разлетелись.
Дорогу он, однако, не потерял. Удивительно легко ориентируясь во всякой обстановке, Ашот мог бы безошибочно найти выход из пещеры, несмотря на бесчисленные разветвления и лабиринты.
Но дело было в том, что страх, охвативший мальчика, сковал его решимость, и пойти в ту сторону, откуда доносился хохот, он не решался. А значит, и не мог вернуться.
Оставалось одно: идти в обратную сторону, не зная, куда ведет эта дорога.
Большим, мрачным зеркалом блеснул в свете факела водоем. Черным драконом-вишаиом лежал он у таких же черных стен пещеры.
Увидев воду, Ашот вздрогнул и отступил. Но идти назад было невозможно: там ждал его созданный больным-воображением сошедший с ума отшельник…
Осветив водоем, Ашот остановился как вкопанный: здесь, образовав тупик, ход замыкался.
Что было делать?
Найдя нишу в одной из стен, он присел в ней. Здесь не было холодно, но какое-то неприятное чуство давило, словно со всех сторон подходила и грозила неведомая опасность. Пожалуй, взрослый, мужественный человек и тот не выдержал бы.
Ашот поднялся и вернулся к концу широкого коридора, куда проникал свет. Но и здесь уже таилась мгла. Значит, за стенами пещеры наступает вечер?
Мальчик жалобно вскрикнул. Было так жутко, что он, пожалуй, потерял бы разум, если бы не призвал на помощь сознание и волю. Надо встряхнуться, взять себя в руки!
Да и чего он, в самом деле, боится? Ведь знает, что никаких чертей и духов нет и не может быть нигде, даже в таких мрачных подземных мирах. Чего же тут страшного? А если и бродит здесь какой-нибудь сумасшедший старик, то в этом нет ничего ужасного. Огонь и топор имеются. Нет, пустяки, надо пойти назад — не каждый же сумасшедший нападает на людей.
Так рассуждал Ашот, стараясь успокоить и подбодрить себя, когда вдруг заметил, что факел в руках у него догорает, а за поясом лучин больше нет. Вероятно, потерял по дороге, а может незаметно и израсходовал.
И страх, смешанный с безнадежностью, снова овладел им. Ашот сразу ослабел, руки опустились.