Паруйр обрадовался такому решению и, завидев издали председателя Арута, заспешил к нему:
- Видал таких умников? Говорят - бросай дела, поезжай на Дальний Восток. Глупости говорят! Когда уехали? На какой станции на поезд сели? Почему никто их не видел? Да и откуда у них деньги на билеты были?
В глазах Арута замелькали хитрые огоньки.
- Ладно, ладно, Паруйр! Хватит об этом. Ты лучше вино приготовь, завтра с утра начнем отправлять в Ереван.
Слово «приготовь» председатель не случайно выделил, и не случайно глаза его при этом заблестели. Паруйр понятливо подмигнул Аруту:
- Приготовим! Не посылать же такое вино, чтобы люди пили и отравлялись.
- То есть как это - отравлялись? Разве наше вино ядовитое? - с упреком шепнул председатель.
- А шестнадцать градусов? Это, по - твоему, не яд?…
- Да… Ах ты, разбойник! Снизь!
«Снизь!» В устах председателя Арута это короткое слово стоило ста тысяч!
А у Паруйра ход мыслей был примерно такой: «Снижу, конечно, снижу. Не позволю же я, чтобы честные советские граждане пили вино крепостью в шестнадцать градусов, теряли голову и начинали оскорблять, друг друга…» Нет, Паруйр этого не допустит! К пятидесяти бочкам крепкого, хорошего вина он добавит десятка три бочек чистой, прозрачной, бегущей с гор воды, и тогда крепость вина снизится примерно до десяти градусов. Приличное вино! Такое можно пить, не опасаясь скандалов.
…Тесные ряды бочек, стоявших в погребе, как всегда, вызвали в сердце Паруйра радостное волнение. Весь его внутренний мир, чувства, совесть, горести и радости да, по существу, и самое его бытие - все было связано с порученными его попечению складами, с хранящимися здесь общественными продуктами. Вне этих складов у Паруйра не было ни жизни, ни цели - ничего! Как рыба без воды, не смог бы Паруйр жить без колхозных складов. Они придавали ему силу, уверенность, твердость воли. И приятелей было у него много - таких, которые еще издали снимали перед ним шапку. «Человек чувствует себя на верху блаженства, если тот, кто еще вчера тебя презирал, сегодня с улыбкой кланяется тебе в пояс и льстиво спрашивает: «Как здоровье, Паруйр Абакумович?…»
Но… зачем столько говорить о каком - то заведующем колхозными складами? - спросит читатель.
Да, действительно нас интересует не Паруйр, а сын его, Саркис.
«Мир - сало, а ты - нож. Режь, сколько силенки хватает», - постоянно говорил мальчику отец, и эта заповедь глубоко запечатлелась в мозгу Саркиса. С детства он видел, как живет его отец, подражал ему и, воспитанный им, твердо усвоил, что весь мир служит только его интересам.
Теперь Саркис оказался плечом к плечу, рука об руку с товарищами, которых не любил, с товарищами, отцы и матери которых были честными колхозниками и воспитали в своих детях любовь к труду - упорному и полезному для общества.
Понятно, как трудно было ему вступить в борьбу со злыми силами природы.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
О том, что ни одно существо добровольно не согласится стать пищей другого
Когда Ашот проснулся и открыл глаза - это было уже на пятое утро, - он увидел, что Асо разрезает на куски толах - одну из своих коротеньких, из грубой ткани обмоток.
«Что ты делаешь?» - взглядом спросил его Ашот. Асо, тоже молча, поднял правую руку и сделал ею несколько вращательных движений у себя над головой.
- Праща? - догадался Ашот. Асо кивнул.
Проснулся Гагик, протер глаза и вышел из пещеры.
- Поздравляю! - крикнул он с порога. - Снова на метр снега навалило!
Мальчики невольно вздрогнули, а Шушик всплеснула руками. Она давно уже не спала - разве в таком холоде можно уснуть?
- Это хорошо, я как раз такого снега и ожидал, - подчеркнуто беззаботным голосом сказал Ашот. - Раньше снег сверху подмерзал и куропатки убегали, а теперь не уйдут - провалятся.
- А как мы их ловить будем: за хвост или за голову? - ехидно спросил Гагик.
- И сколько килограммов будет весить каждая? - впервые вмешался в разговоры старших товарищей Асо.
- Ого, Асо! Невелика мышка, да зубок остер! И ты меня вышучиваешь? - удивился Ашот. - А ну, дай-ка погляжу, что ты там сделал. Ну, изрезал обмотки, а где же ты веревочку возьмешь для своей пращи?
- Мой чулок можно распустить, - утирая слезы, сказала Шушик.
- Я не позволю трогать твой чулок, хушкэ Шушик! Погляди-ка, сколько у меня веревочек! - И Асо показал на свои лапти.
А лапти у него были особенные. Они отличались от обычных тем, что верх их был прошит густой сеткой из толстых разноцветных ниток. Мальчик распустил часть этих ниток и скрутил из них шнурки для трех пращей.