Большая часть винограда увяла, но и в сморщенных ягодах еще было много сладкого сока. Те же, что совсем высохли, превратились в отличный изюм.
Саркис наслаждался виноградом. Но общипывал он кисти похуже, а хорошие откладывал в сторону. «Это для Шушик, — говорил он мысленно. — А это для Ашота — не будь его, мы пропали бы. А для Асо? Ведь это его дубинка помогла мне выбраться. Не будь дубинки… Нет, дубинка ни при чем. Товарищи нашли бы другой способ. Асо просто хороший парень, честный, чистый! Вот эта кисть — ему…»
«Бериванэ, бериванэ…»- зазвучала в ушах Саркиса удивительная песенка пастушка.
«А Гагик? Кусается, как скорпион, но сердце у него простое, хорошее. Эти длинные ягоды — ему».
Неожиданно послышался шорох, и из-под снега выбежало какое-то серое плоское животное. Быстро-быстро перебирая коротенькими ножками и неуклюже переваливаясь с боку на бок, оно спешило к скалам. Животное немного напоминало медвежонка, и Саркис испуганно вскрикнул:
— Ой, Медведь, медведь Ребята услышали его крик и отозвались;
— Не бойся, это барсук! Он приходил виноградом лакомиться.
Оказывается, Ашот тоже заметил зверька и даже издали узнал его.
— Хватай его за хвост, иду на подмогу! — закричал сверху Гагик.
Ах, если бы они были поближе к Саркису! Тогда можно было бы окружить этого зверька я оглушить дубинками. Осенью барсуки такие жирные, мясистые!
Ашот, схватив лопату, кинулся было вниз, но на полдороге остановился. Поздно: зверек, выбежав из сада, мигом затерялся среди камней — не поймать!
— Жаль, — пробормотал Ашот.
«Барсук?» — удивился Саркис. Вот так скандал! Ашот, конечно, не испугался бы его и Асо тоже. Фу ты, черт!
И отчего это, в самом деле, он не такой смелый, как они? Взять, к примеру, Асо. Поля, горы, ущелья — вот его стихия. Да и Ашот тоже!.. А он? Нет, конечно, Ашот прав: родители из него маменькиного сынка вырастили.
«Если мы еще долго тут пробудем, я переменюсь», — решил Саркис, но сам же ужаснулся этой мысли. Он так истосковался по мягкой постели, по вкусной еде, приготовленной матерью, по… по складу?… Нет! Даже слово «склад» он вспоминал теперь с каким-то неприятным чувством. И для него и для отца с этим словом связано что-то унижающее.
«Заставлю отца бросить это дело! Пусть косу в руки возьмет, пусть хлопчатник орошает», — думал он, понимая, что впервые восстает против своего родителя, против тех правил и порядков, которые царили в их доме.
— Саркис, ты сможешь прислать нам двадцать порций глюкозы? — крикнул сверху Гагик.
— Пятьдесят пришлю! Поглядите-ка, сколько я нарвал! — радостно отозвался он.
— Туман у меня в глазах, не вижу, что ты там показываешь! — кричал Гагик. — Ах, Ашот, — добавил он тихо, — был бы хоть кусочек черного хлеба, разом бы этот туман прошел. И как это мы раньше не ценили вкуса черного хлеба!
Повернувшись к ущелью, Гагик снова крикнул:
— Эй, Саркис! Вижу, как тебя еда изводит, и просто сердце ноет. Все самое трудное тебе поручают… Посылаем тебе в подкрепление Асо, а то мы уже истосковались по виноградику.
В другое время Саркис отнесся бы к шутке Гагика с презрением, но сейчас она заставила его вспыхнуть до корней волос. Даже большие уши налились кровью. Действительно, товарищи, рискуя жизнью, работают, пробивают путь к спасению, а он виноград ест.
После пережитых злоключений мальчик многое стал понимать и, горько улыбаясь, думал: «А ведь для моей матери я был лучшим парнем в селе».
Асо быстро набрал полную полу винограда и направился к товарищам. Однако, сам того не заметив, он вдруг свернул к пещере. У входа в нее с книжкой в руках сидела Шушик.
— У меня есть виноград, зачем ты принес? — спросила она.
— Такого нет. Погляди, какие кисти! Увидел я их и подумал: «Отнесу сестричке, не то сам и ягодки проглотить не смогу», — сказал Асо и засмеялся. Теперь он уже не так смущался, говоря с Шушик.
— Ох, и как же ты посмелел, Асо! — сказала девочка. — А ведь кисти и вправду чудесные! Эту я трогать не стану, спрячу для мамы, — держа на ладонях гроздь рубинами сверкавшего на солнце винограда, добавила она: — Ведь завтра мы будем дома. Правда, Асо? Ты опять вернешься на ферму. Но я тебя не забуду…
Шушик была растрогана, словно минуты неизбежной разлуки уже наступили.
— Я тоже тебя не забуду. Сяду на верхушке скалы, буду играть на свирели и вспоминать тебя.
Да, дружба, возникшая в дни общих тяжелых испытаний, — не простая дружба. Она не рушится в течение всей жизни.