— Помогите! — жалобно стонал мальчик, вися в нескольких метрах над головой поручика.
Сил у него почти не осталось, и он неудержимо соскальзывал вниз.
— Не двигайся! — крикнул ему Александр. — Держись, я уже иду!
Но мальчик продолжал соскальзывать. Он изо всех сил хватался за корень, раскачиваясь на нём, как на верёвке, но становилось только хуже. Корень вот-вот мог оборваться, и тогда мальчику грозила бы смерть. А тем временем поручик начал подниматься к ребёнку, сам рискуя сорваться в пропасть. Наконец он достиг очередного выступа, до несчастного мальчика оставалось не более полутора метров, но это расстояние было сплошной скалой. Не допуская и мысли отчаяния, Александр двинулся вверх, царапая шершавый гранит. Но тут произошло как раз то, чего он больше всего боялся: корень старой сосны не выдержал, и маленький Джанко полетел вниз навстречу своей смерти.
Потом поручик сам не мог объяснить, как всё случилось, он не мог вспомнить, ни что произошло, ни как ему вообще хватило сил удержать мальчика и не упасть вместе с ним. Он помнил только странную вспышку перед глазами, резкий рывок, и вот он уже крепко держал мальца за руку, прижимая его к склону холма. Словно во сне он спускался вниз, держа на руках перепуганного притихшего ребёнка. Наконец они стояли на твёрдой почве, оба испуганные и дрожащие, как в лихорадке. Со стороны деревни к ним мчались несколько всадников. Всё было как в бреду.
К спасителю и спасённому бросились две женщины. Наталья кинулась на шею Александру и крепко прижалась к его груди, не в силах удержать радость от того, что тот остался жив и спас человека. Мальчик же бросился к женщине, которая начала ругать и бранить его на непонятном языке, а мальчик заливался слезами и отвечал ей что-то невнятное. Подъехавшие мужчины остановились, и, соскочив с сёдел, тут же подбежали к ребёнку. Только теперь поручик заметил, что это были цыгане. Один из них, высокий плотный мужчина с густой, чёрнее воронова крыла, бородой и длинными чёрными волосами, тронутыми на висках серебром благородной седины, горячо обнимал мальчика и что-то говорил стоявшей рядом женщине. Но когда поручик взглянул на неё, то очень удивился, ибо перед ним стояла не мать ребёнка, как он думал, а юная девушка, чью голову покрывал капюшон просторного серого плаща. Девушка между тем пристально смотрела на Александра своими огромными глазами, сверкавшими буйным огнём неукротимой цыганской страсти. Двое других мужчин стояли рядом и горячо что-то обсуждали. Но тут поручик словно пришёл в себя, и, взглянув в преданное, испуганное, как у маленькой девочки, лицо Натальи, ещё крепче обнял её, внезапно представив, что мог больше не увидеть своей любимой.
Минуту спустя, она вытирала своим платком грязь с его лица и нежно улыбалась ему, глядя прямо в глаза. Размеренной походкой по хрустящей гальке к ним подошёл тот самый цыган, что недавно обнимал ребёнка.
— Спасибо тебе, барин, — произнёс цыган, крепко пожимая ему руку. — Ты мне сына спас! Единственного сына! Ввек не забуду! Ты мне теперь как родной стал!
— Не стоит благодарности, так поступил бы всякий, — смущённо ответил Александр Иванович, растерянно глядя на цыгана.
Он казался огромным, на плечах его был распахнутый дорогой тулуп, под которым виднелась расстёгнутая чёрная жилетка и атласная фиолетовая рубаха, а на груди на золотой цепочке висел круглый затейливый амулет.
— Что не стоит, дорогой! Ты мне родного сына спас! Ты весь мой род спас! — продолжал цыган, похлопывая поручика по плечу.
— Это всё Кхаца твоя недосмотрела, Тагар! — произнёс кто-то из мужчин.