— Он не цыган! С ним что захочу, то и сделаю! — рявкнул Гожо, выхватывая из-за пояса нож. — И ты не смей смотреть на него! Он пыль под моими ногами!
Кхаца метнула на него гневный взор, а потом залилась неудержимым смехом, отчего Гожо, казалось, пришёл в бешенство.
— Не смей со мной так говорить! Ты моя и больше ничья! Ты не должна смотреть на него! Он не наш! Он из тех, кто нам враг!
Цыганка смотрела на неистовствовавшего Гожо, лицо которого покраснело, а глаза налились кровью от ярости.
— Даже ты ему не соперник, — равнодушно произнесла Кхаца и, оттолкнув черноусого цыгана, медленно пошла к двери трактира.
Гожо остался стоять похожий на пылающий факел, огонь ненависти клокотал в его груди. Ревность, злоба и отчаянье завладели им. Он всё ещё теребил в руках острый сверкающий нож. Внезапно он замахнулся и что было сил метнул его в сторону удалявшейся девушки. Со страшным свистом сталь разрезала воздух, промелькнув у самого её плеча, и нож, с глухим ударом вонзился в стену трактира. Кхаца на мгновение остановилась, но тут же пошла дальше, как ни в чём не бывало. Ни один мускул не дрогнул на гордом лице красавицы.
Между тем, Александр и Наталья с любопытством осматривали то помещение, в котором они оказались. Вся комната с невысоким закопченным потолком была ярко освещена множеством масляных фонарей, подвешенных к мощным балкам и опорам. Слева и справа от входа стояли длинные столы, накрытые грубыми скатертями в несколько слоёв, за ними на длинных скамьях сидели разодетые в самые разнообразные и яркие наряды цыгане. Слева гордо и величаво восседали мужчины, одетые в пёстрые просторные рубахи, расшитые жилеты, на ногах их красовались блестящие сапоги, самые почётные места занимали старики, у них были длинные поседевшие бороды, многие из них отпустили необычайные лихо закрученные усы, а старые свои кости они грели под овчинными тулупами. Напротив мужского стола стоял женский стол, за которым самое почётное место заняла старая полная цыганка, её лицо покрывали глубокие морщины, на седые волосы был накинут цветастый платок, на груди висело старинное монисто, и весь костюм её состоял из множества разноцветных лоскутов и отрезов ткани, сшитых в удивительное пёстрое платье. Рядом с ней сидели другие пожилые женщины, одетые так же в цветастые наряды, с массивными блестящими бусами на груди, множеством браслетов и колец, за ними сидели женщины помладше, девушки и девочки лет по двенадцать. На них были яркие юбки и белые расшитые рубашки, на плечи чуть ли не каждая вторая накинула шерстяную шаль, и у каждой был вышит свой яркий узор. И всё это время в трактире стоял невообразимый гомон десятков голосов, похожий на жужжание целого роя шмелей среди цветочной поляны.
Насколько цыганят-подростков сдвинули у дальней стены несколько небольших столов и накрыли их чистой белой скатертью. За этим третьим столом сел сам цыганский барон, а рядом с ним сели Александр Иванович и Наталья Всеволодовна. Оба они находились в плену захватывающей смеси чувств волнения и восторга. Яркие цыганские наряды, речи на непонятном языке, разнообразие кушаний, которое ставили на стол озорные цыганята и молоденькие цыганки — всё это казалось сказкой наяву. Тагара и его гостей окружило множество новых лиц, почти все они были родственниками барона, и каждый из них хотел узнать подробности истории, произошедшей на злосчастном холме. Услышав же этот рассказ, каждый одобрительно хлопал Александра по плечу и называл его, то братом, то ближайшим другом, или произносил что-то в таком же роде. Молодым людям поднесли по серебряной чаше, наполненной красными вином. Тагар поднялся и все тут же смолкли, устремив на него внимательные взгляды.
— Ромалы, — с гордостью произнёс Тагар, словно упиваясь звучностью своего голоса, — этот человек, храбрый Александр, спас моего сына Джанко!
Раздался общий гул одобрения и радости, длившийся довольно долго, но наконец он стих, и барон продолжил:
— Теперь он мне как брат, а для Джанко он как крёстный отец! Я рад, что люди, подобные ему, живут в нашем мире! Он, как могучий орёл парит над нашей землёй, и как несокрушимый ангел творит добро! Да благословит Господь дни его! Да сотворит он ещё много добра! Пусть же каждый из нас полюбит его, как полюбил его я!
Цыгане снова радостно загомонили, восклицая что-то на своём языке.
— Ромалы! — продолжил Тагар, когда шум снова улёгся. — Пьем за здоровье поручика Александра и его красавицы Натальи!
И он, подняв свою чашу, осушил её медленно и важно под всеобщий грохот голосов, звон посуды и крики детей. Так начался цыганский пир. На столе появилась рыба, приготовленная бесчисленным множеством способов, там и тут ставились горшочки и миски с тушёным и запеченным мясом, жареные куропатки лежали на блюдах среди листьев зелени, в маленьких деревянных кадках были солёные грибы, между блюдами высились кувшины с вином и пивом, в большой круглой миске дымилась только что сваренная тыквенная каша, и блюд таких было не перечесть. Воистину, у цыганского барона был сегодня праздник!