— Ах, простите, господа! — в ужасе воскликнула горничная, бросившись собирать осколки с пола.
— Вот, разиня! — высказал своё неудовольствие Антон Сергеевич, потревоженный внезапным звоном, прервавшим ход его мыслей.
— Всё-таки, на вашем месте, сударь, я был бы более счастлив, если вдохновением мне служила не девушка, годящаяся мне во внучки, а законное моё потомство, — проговорил Павел Егорович, вставая со своего кресла и делая несколько шагов к столу с закусками.
— Моя жизнь выше условностей, принятых в кругах беззаботной среды праздных дворян! Я человек дела! — воскликнул Миндальский, приподнимаясь и снова садясь.
— Что-то разбилось? — поинтересовалась Евгения Петровна, доставая из складок платья мутное пенсне.
— Это на счастье! Разлетелась всего лишь моя чашка, — произнёс Карл Феликсович, подвигая другую фарфоровую чашку ближе к Миндальскому. — А эта — ваша, прошу, — произнёс он, с улыбкой глядя в глаза своему ненавистному сопернику.
— А, благодарю, мой добрый друг, — рассеянно пробормотал Антон Сергеевич. — Что-то здесь стало душно, — добавил он, — не пора ли мне принять капли и отправиться ко сну…
— В самом деле, кузен, — произнёс генерал Серженич, — мне кажется, что за день ты намучился изжогой, и теперь желаешь выплеснуть на нас всё свою желчь! Пожалуй, тебе стоит отдохнуть и от нас и от своих речей.
— Пожалуй… — вяло подтвердил Миндальский, с трудом поднимаясь со своего места.
Молодой франт поднялся, поддерживая его под руку, со злорадством глядя на растерянную улыбку старика. «Вот и пришло твоё время, скоро ты не сможешь мне помешать», — думал он про себя, помогая Антону Сергеевичу дойти до двери, где того ждал слуга с канделябром в руке. Теперь Карл Феликсович был уверен, что старику Миндальскому больше не посчастливится претендовать ни на чью руку, кроме руки самой смерти. Как легко показалось ему избавиться от любого соперника с помощью яда. Это было куда проще и безопаснее, чем вызывать кого-то на дуэль, где страшный спектакль длится в течение мучительных минут, выматывая все силы, равно как физические, так и душевные. Отравление казалось ему теперь чем-то, вроде высшего блага, как для идущего на подобный шаг, так и для жертвы. Как странно, что прежде он никогда не использовал этого средства.
Какая-то детская вера в свою безоговорочную правоту и безнаказанность поселилась в мыслях Кала Феликсовича. Он всерьёз полагал, что тот страшный поступок, который он совершил, есть сущий пустяк, подобно убийству назойливой мухи или комара. Конечно, такой презренный человек, как промышленник и владелец хлопковых заводов Миндальский достоин был всякого презрения, но смерть его и жизнь принадлежали Богу. Впрочем, что заповеди для того, кто одержим одним желанием? Что чья-то жизнь для того, кто видит только цель и не считается со средствами? Теперь оставалось дожидаться развязки, и даже если она окажется непоправимой, то никто не станет допытываться истинных причин смерти старого никем не любимого человека.
Меж тем, внезапная перемена в поведении Миндальского и его скорый уход, казалось, были приняты всеми остальными посетителями гостиной с большим облегчением. Один только генерал, нахмурившись, сел в кресло и приказал служанке принести ему ликёра под предлогом того, что старая кровь плохо согревает своим бегом усталые ноги.
— У вас славный родственник, ваше превосходительство, — заметил Карл Феликсович.
— А, — встрепенулся генерал Серженич, углубившийся в это время в свои мысли, — пожалуй, но объясните мне, молодой человек, на кой чёрт далась ему эта женитьба?
— Смею согласиться с вами, — продолжал Карл Феликсович. — Бедняга, верно, не представляет себе, как тяжко жить в его годы с молодой девицей под одной кровлей.
— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, — вмешался Алексей Николаевич, подслушав с участием начало беседы, — Натали мне самому показалась весьма вздорной молодой особой. Хотя, не сочтите за дерзость, ваш кузен из тех, кто способен приручить и самую строптивую барышню к порядку, достойному высшего света!
Карл Феликсович метнул на него взгляд, полный неодобрения, и изо всех сил старался скрыть своё неудовольствие, вызванное столь неуместной подмогой.
— Да какой недруг вообще мог внушить ему такие мысли! — продолжал рассерженный Серженич. — Ума не приложу, что ему в этой девице, ведь его летам не пристала такая мода, чтобы волочиться за красотками. Она сущий ангел, но, видит Бог, не про него она сошла с небес! Ведь это даже может кончиться позором!