— Оно должно быть ещё там! — воскликнула девушка, и выпорхнула из комнаты, подобно резвой дикой птице, так, что дворецкий не успел её удержать.
А она, сама не ведая, что творит, бежала по коридору, разыскивая глазами клочок бумаги, который она так неосторожно выронила в это утро, и который был так бесконечно дорог ей теперь. Это было не просто последнее послание, не только бумага, способная спасти чью-то судьбу, но это было его письмо ей, самое дорогое письмо на свете. Почти в отчаянье пробежала она по всем тем коридорам, по которым только могло заставить её пройти трепещущее сердце. Страх и отчаянье охватили её душу. Заветного конверта нигде не было. Наталья металась из одних покоев в другие, ища прощальное послание своего возлюбленного. Распахнув двери одной из зал, она увидела Бориса, склонившегося у полыхавшего в камине огня, словно наблюдавшего за тем, как огонь делает своё дело. Сердце замерло в её груди от жуткого предчувствия. Как орлица, охраняющая драгоценное гнездо, она бросилась к камину, оттолкнув опешившего Бориса. Голыми руками она выхватила из жаркого пламени уже обуглившуюся бумагу, которая тотчас рассыпалась у неё в ладонях. Горькие слёзы покатилась из глаз. Наталья опустилась на колени, стараясь собрать дрожащими руками горстку тлеющего пепла, но вернуть письмо возлюбленного было уже невозможно. Рыдая, она лежала на полу, перебирая покрасневшими пальчиками кусочки прогоревшей бумаги, рассыпавшиеся от прикосновений и слёз. С этим письмом у неё рассыпалась в прах и надежда спасти любимого. Отчаянье сковало Наталью, и она не могла думать о том, что бы вообразил кто-либо, увидев её лежащей на полу, лишь только в голове крутилась мысль, что Александр больше не сможет прийти к ней, что он больше не сможет спасти её, и жизнь кончилась.
Борис в ужасе глядел на рыдания несчастной девушки, чувствуя свою страшную вину перед ней.
— Клара Генриховна приказали… — залепетал он, но слова оправдания так и не сорвались с его губ.
Жалость разрывала сердце слуги, невероятный ком подступил к горлу и он сам готов был рыдать, так и застыв на своём месте у камина. Но тут дверь открылась и в залу вошла сама госпожа Уилсон. При её появлении Борис совершенно смешался, в глазах его потемнело, и он так и продолжал стоять, как поражённый громом, а у его ног всхлипывала Наталья Всеволодовна. Но тут девушка сама заметила вошедшую хозяйку Уилсон Холла, и поспешно поднялась на ноги.
Слёзы всё ещё катились по её алевшему, будто роза, лицу, но она не произносила ни звука, стоя в пол-оборота к своей опекунше. Клара Генриховна сделала несколько шагов вглубь залы и остановилась напротив Натальи, пристально наблюдая за ней своим жестоким взглядом.
— Это было необходимо, чтобы спасти твою репутацию, — заговорила старуха громким властным голосом, стараясь вложить в него всю свою железную волю, дабы никто не смог усомниться в прочности её власти. — Пройдёт время, и ты будешь мне благодарна! — торжественно произнесла она.
— Вы чудовище, — тихо, но твёрдо произнесла Наталья Всеволодовна. — Вам нравится причинять боль и страдания, но знайте, я никогда не покорюсь вам, как бы вы не старались. Я никогда не стану чьей-либо женой, кроме поручика Александра, я не отдам его никому, что бы ни говорили люди…
— Ты ещё слишком молода и наивна, — с презрением ответила Клара Генриховна, — ты не знаешь жизни, а между тем, только я могу обеспечить твоё будущее… И вот благодарность — ты проклинаешь меня! Прими свою судьбу, ничего больше тебе не остаётся!
Наталья лишь тихо покачала головой. Клара Генриховна поспешно отвернулась и позвонила в серебряный колокольчик, стоявший на каминной полке. Через несколько мгновений в залу вошла одна из горничных и тут же присела в реверансе перед хозяйкой.
— Фрида, — обратилась к ней Клара Генриховна, — проводи Наталью Всеволодовну в её комнату. Позаботься так же о том, чтобы эта юная леди не покидала своей опочивальни до прибытия господина Нотариуса. И на этот раз постарайся, чтобы она не исчезла так же внезапно, как несколько дней тому назад, — выразительно добавила она.
Горничная снова склонилась в реверансе, а затем, взяв Наталью под руку, поспешила удалиться из зала. Клара Генриховна степенно последовала за ними. Лишь Борис так и остался стоять у камина, поражённый происшедшей перед ним драмой. Никогда он прежде не испытывал таких противоречивых чувств. Он честно исполнял приказ, не понимая, насколько жестоко поступает по отношению к невинной девушке, но между тем чувствовал себя подлецом, ведь письмо принадлежало Наталье. Неужели страх перед грозной хозяйкой был сильнее его понимания справедливости и порядочности? Он не мог этого понять. Он не верил в то, что он стал причиной чужого горя, исполняя свой долг покорного раба. Именно рабом он чувствовал себя перед лицом всесильной хозяйки. Жгучие слезы бессилия выкатились у него из глаз. Больше всего на свете он не хотел быть слабым, но он смирился со своей ролью прислуги. Он был слаб, и он не мог этого изменить. Нет ничего постыднее для мужчины, чем страх быть сильным.