— Кому-то не сладко придётся в этом доме! — продолжала госпожа Симпли.
— В конце концов, — возмущался Павел Егорович, — всему можно найти и более невинное объяснение!
В это время в гостиную вошла Клара Генриховна, одетая в плотное чёрное платье, за нею же шёл дворецкий, внимательно ловивший каждое её слово. Все присутствующие встали, выказывая своё почтение старшей леди, но она, не удостоив их взглядом, продолжала говорить Альфреду.
— Незамедлительно вызовите священника. Даже если и состоялось тайное венчание, его необходимо расторгнуть перед лицом церкви, и я желаю знать, как это сделать без особой огласки, — её глаза пылали гневом, и каждый звук отражался от стен, подобный лязгу стали. — В любом случае, такой брак не может иметь никакой силы. Он ничтожен! А пока, — продолжала она, — запереть их обоих в комнатах, приставить к каждой по двое слуг, и не спускать с них глаз. Если кто-то снова исчезнет, ты и те растяпы, которые их упустят, окажутся на улице, без денег и самыми ужасными рекомендациями, которые только можно вообразить!
— Да, ваша милость, — покорно отвечал Альфред, стараясь унять дрожь, вызванную гневом госпожи Уилсон. — Всё будет сделано в точности, как вы изволите приказать. Не угодно ли сейчас позвать их к вашей милости?
— Нет, сейчас у меня нет настроения, чтобы беседовать с ними, — резко отозвалась Клара Генриховна. — Нотариус, наконец-то, соизволил прислать записку, сообщая, что будет к двум часам дня. Так ступай же, и выполни всё, как я тебе велела!
С низким поклоном Альфред вышел из гостиной. Остальные же дамы и господа, с интересом следившие за каждым словом старой леди, поспешили отвести любопытные взгляды, словно были занятые посторонним разговором.
Через минуту в гостиную вошёл доктор. Вежливо раскланявшись со всеми, Модест Сергеевич обвёл всех присутствовавших несколько рассеянным взглядом, словно в надежде кого-то увидеть.
— Позвольте спросить, а господин Каингольц, нотариус, ещё не изволил приехать? — обратился он к госпоже Уилсон.
— Он ожидается к середине дня, — сухо ответила Клара Генриховна. — А откуда, милостивый государь, вам известно, что он прибудет к нам сегодня?
Модест Сергеевич немного замялся, но потом ответил, стараясь скрыть смущение:
— Он писал мне в записке, что может быть прибудет сегодня…
Тут он поспешил покинуть гостиную, и у самого выхода его успела перехватить Анна Юрьевна. Она выбежала вслед за ним, и, удержав доктора за рукав, быстро заговорила.
— Прошу, милый Модест Сергеевич, скажите, как он? Можно и сегодня его увидеть? Вы были у него?
— Ах, да, раненый… — рассеянно проговорил доктор. — Он слаб, нуждается в покое…
— Можно его увидеть? — не унималась девушка, заглядывая ему в глаза.
Модест Сергеевич ответил что-то неопределённое, пытался возражать, но затем махнул рукой и сказал:
— А! Организм молодой, выдержит и вас… Делайте, что хотите, в любом случае, сам виноват! Это ему за грехи мука будет! Но не забудьте…
Анна Юрьевна не дослушала его. Она уже мчалась к комнате, где лежал оправлявшийся от раны Карл Феликсович.
— Ну что тут будешь делать! — всплеснул руками доктор. — Пошлите за мной немедленно, если ему станет хуже! — прокричал он ей вслед, снова погружаясь в свои мысли.
Меж тем, сам Карл Феликсович, забытый и покинутый всеми обитателями замка, кроме престарелой горничной, оставленной Модестом Сергеевичем для наблюдения за больным, дремал на постели, укрытой чистыми белыми простынями. Его чуткий сон почти не нарушил лёгкий шорох открывшейся двери, в которую, словно кошка, на цыпочках скользнула Анна Юрьевна.
— Прошу вас, Хильда, ступайте отдохнуть, вы устали, — шепнула она горничной. — Я сама посижу с господином, не беспокойтесь…
Старушка, благодарно улыбнувшись, — встала со своего кресла и тихонько вышла из комнаты. Молодая девушка же заняла её место, осторожно подвинув белое деревянное кресло ближе к постели больного. Так она сидела, склонившись над ним несколько долгих и счастливых минут, наблюдая, как сон постепенно покидает Карла Феликсовича. Лёгкая дрожь прошла по его лицу, и он медленно открыл глаза, внимательно посмотрев на склонившуюся у его постели девушку.
— Вам уже лучше? — нежно спросила Анна Юрьевна, когда тот окончательно пришёл в себя.
Он не отвечал, и лишь смотрел на её улыбающееся личико, смотрел в глаза, полные заботы и сострадания, не понимая, снится ли ему это, или он окончательно лишился рассудка. Она, меж тем, не требовала ответа, кротко поправляя его сбившуюся подушку. Разум же шептал ему, что такое невозможно, и это лишь его фантазия. Карл Феликсович верил, что после недавней дуэли никто на свете не решится быть с ним хотя бы вежлив, и эта мягкая обходительность казалась ему теперь чем-то пугающим и неестественным. Он любовался Анной Юрьевной, забывая о ране, причинявшей столько мучений, он почти уже начинал мечтать, но здравый смысл, всё ещё не отошедших от порыва отчаянья мыслей, противился этому. Несколько раз он отводил глаза от неё и долго глядел на стену, но, то и дело, снова смотрел на юную кареглазую девушку, поминутно себя за это укоряя.