Священник снова прочёл молитву. Родственники, одетые в траур, подобно стаи чёрных ворон, выстроились в линию и нехотя слушали слова святого отца.
— Может, мы откроем крышку гроба, — тихо предложил Павел Егорович, — надо всё-таки попрощаться с покойным.
— О нет, Павел Егорович, — возразила госпожа Симпли, — этого делать совершенно не надо, я не переношу вид мёртвого тела. Вы ведь не хотите, чтобы мне здесь сделалось дурно?
— Да, уже можно забить крышку! — поспешно выкрикнул Алексей Николаевич, обращаясь к слугам.
Крышку забили. Громко взвыли медные трубы, фальшивя и дребезжа. Гроб бережно подняли, затем под звук траурного марша на верёвках опустили в вечный покой. При этом Наталья горько заплакала, склонившись к плечу Александра Ивановича. Павел Егорович бросил горсть земли в яму, затем это сделал Александр, и Наталья дрожащей рукой тоже бросила горсть земли, потом Альфред, слуги и соседи господина Уилсона. Господа же стояли чуть поодаль, отвернувшись, словно ничего не замечая. Лопаты мерно стучали, звонко ударяясь о глину и камни. Яма постепенно наполнялась землёй. Когда могила была зарыта, и над ней вырос небольшой холм, в изголовье вбили резной деревянный крест с табличкой. Ещё немного постояв, люди стали расходиться, ведь начал накрапывать дождь и вновь поднялся холодный ветер.
— Во дворе стоит каменный памятник с тумбой для могилы господина Уилсона, — сказал дворецкий.
— Зачем покойнику памятник? Он и крестом с табличкой обойдётся, — заявила в ответ госпожа Симпли.
Услышав такие слова, Наталья Всеволодовна чуть не упала в обморок, но Александр поддержал её. Между тем, господа поспешили отправиться к замку, поскольку стоять дольше они не желали. Их разговоры были далеки от похорон, ибо насущные мелочные заботы беспокоили их куда более чем думы о вечном. Вслед за господами двинулся и священник.
— Святой отец, зачем вы идёте с нами? Поминки — это чисто семейное дело, — сказал господин Симпли.
— Я был приглашён на похороны, — начал священник.
— Что, разве, святой отец, никто не умер больше во всей округе? — громко спросил Карл Феликсович, на что удивлённый священник только покачал головой. — Ну и ступайте тогда в храм, пока нет покойников, помолитесь о душе нашего почившего дядюшки, — с усмешкой продолжал он, в упор глядя на священника.
— Никогда бы не подумал, что у такого добродетельного христианина может быть столь бесноватое потомство, — сказал священник Альфреду, стараясь отойти подальше от господ.
— Я тоже, — буркнул дворецкий, — ни за что не стану прислуживать этим хамам.
— Ты можешь служить мне или Наталье Всеволодовне, — предложил Александр Иванович, услышав эти слова.
— Благодарю, ваша милость, но я порядком устал от работы. Я уже не молод. Я планирую в скором времени оставить службу, как это ни трудно мне сделать после стольких лет. У меня есть домик в Бастерхилле, туда я уеду, и буду жить со своей женой Розой, — с горечью отвечал Альфред.
При выходе с кладбища Александр заметил нищего, закутанного в жалкие обноски, поверх которых был накинут старый изношенный серый плащ. Несчастный кротко стоял у самой ограды, опираясь на костыль, и протягивал иссохшую костлявую руку с глиняной кружкой. Лицо его скрывал капюшон, а горло было замотано грязной тряпкой, что, по всей видимости, должно было скрыть уродство нужды от глаз господ прохожих. Он был сгорблен и слегка покачивался при сильных порывов ветра, дрожа от холода.
— Какая гадость, — презрительно произнёс Алексей Николаевич, проходя мимо.
Александр Иванович подошел к нищему и положил в его кружку медный пятак.
— Спасибо, добрый человек, — прохрипел нищий, спеша спрятать монету за пазуху.
Его голос показался поручику очень знакомым и вызвал странное волнение. Александр прошёл несколько шагов вперёд, обернулся, но нищего уже не было на прежнем месте, словно бы он сквозь землю провалился. Горе и чувство великой несправедливости, вызванное последними событиями, захватили его разум, и он много думал обо всём, что видел и слышал накануне, пытаясь представить, что ждёт его впереди. Он взял Наталью под руку и старался утешить её, как мог, но девушка всё плакала, и он тоже был готов пролить слёзы, но всячески удерживал себя, сочтя, что это будет недостойными офицера.
Замок в этот день выглядел особенно мрачно и угрюмо. Все слуги разошлись по домам или, если идти было некуда, сидели по своим комнатам. Прежний хозяин умер, а новый ещё не успел объявиться, поэтому и некому было прислуживать. Всё опустело и замерло, словно вместе с господином Уилсоном ушло и всё его достояние. В большой столовой с занавешенными зеркалами был накрыт длинный стол. Спустя полтора часа Альфред и ещё один слуга, Борис, подавали еду. На стене висел парадный портрет Михаила Эдуардовича Уилсона, перевязанный чёрной лентой. Господа сидели строго и мрачно, подобные пантеону богов подземного мира, одетые во всё чёрное. В их глазах горел жадный огонёк, вызванный фантазиями о собственном беспечном будущем. Но, как и подобает в такие минуты, все старались показать, что озабочены лишь событиями этого дня. Они потребовали себе много вина и еды, чтобы, как они выразились, заглушить боль утраты.