Марта открыла глаза, по лицу её катился холодный пот. Во сне она видела Эмму, которая прохаживалась вокруг неё и звала к себе. От этой встречи Марта испугалась ещё больше. Страх парализовал её, и, казалось, что сердце вот-вот остановится. Какой-то тихий шорох прокрался за плотно закрытыми ставнями, и от него Марту затрясло в диких конвульсиях. Она судорожно начала молиться, но молитвы путались, сбивались, и, в конце концов, она не смогла вспомнить ни слова из святого писания.
«Господи, я согрешила, — думала Марта, — прости меня, боже, прости. Я в детстве утопила соседскую кошку, она так шипела на меня, я боялась её, взяла за шиворот и утопила. А ещё моя подруга, Эльза, мы играли, потом я за что-то рассердилась на неё и ударила. Эльза упала и потеряла сознание. Я сказала, что это она сама, сама упала. Зачем я так? Эльза, прости, прости, я не хотела. Я украла у соседки цыплёнка, такого маленького, хорошенького, а все решили, что это был Людвиг. Прости, Людвиг, я так любила тебя, но не спасла, когда тебя начали сечь. Они высекли тебя, Людвиг, а должны были высечь меня, слышишь, меня! Мне теперь страшно, страшнее, чем когда-либо, кто-нибудь, спасите меня! Спасите! Зачем я так жила? Почему я не смогла быть лучше? Почему, Людвиг, мой милый Людвиг? Ты знал, что я во всём виновата, но никому не сказал, мой милый, никому. А тебя больше не увидела и не попросила прощения. Прости же меня! Прости!»
Слёзы огненными ручьями текли из глаз Марты на подушку, обжигая ей лицо, которое побагровело от рыданий. Ей было страшно и горько оттого, что больше она ничего не сможет исправить в своей ушедшей жизни.
Тут за дверью скрипнула половица. Марте показалось, что кто-то стоит в шаге от её комнаты и чего-то тихо ждёт, не решаясь постучаться или войти. Страх тут же куда-то исчез. Женщина откинула одеяло, вытерла остатки солёных слёз со щёк, всхлипнула и снова прислушалась. Тишина была такая, что резало уши, казалось всё застыло, включая само время. Однако как только Марта решила, что в коридоре никого нет, половица опять скрипнула, на этот раз отчётливо и громко. Марта встала и, как была в ночной рубашке, тихо и медленно пошла к двери своей комнаты, настороженно вслушиваясь в ночной эфир. «Наверно это Альфред или Борис услышали мой плач, и пришли проверить, всё ли со мной в прядке, — решила она. — Что ж, вроде всё спокойно, я просто слишком устала, вот и всё».
— Борис, это ты? — спросила Марта слабым голосом, походя к двери.
Ответом было молчание. Она сделала шаг назад, но тут же дверь её комнаты распахнулась, и женщина застыла от ужаса, не в силах даже кричать. Последнее, что увидели её широко раскрытые глаза, были два белых острых клыка и огненные глаза демона, вспыхнувшие во мраке хищной злобой.
И вот оборвалась жизнь человеческая, оборвалась, не нарушив ничьего сна. Замок стоял тихо и угрюмо, не отличимый в ночи от окружавшего его пейзажа. И в нём все спали спокойным и крепким сном, и тоже без снов. Однако сон бедного Антона Сергеевича к середине ночи стал совсем плох. Он мучился, тяжело дышал, его бросало то в жар то в холод, какие-то голубоватые круги плыли у него перед глазами. Но вот холодный пот прошиб его с головы до пят, дыхание стало прерывистым и неровным, а сердце застучало в висках. «Марина», — позвал он дрожащим голосом, но никто ему не ответил. «Марина, это ты?» — повторил он, но и на этот раз ответом стала тишина. «Не может быть, я же тебя…» — произнёс Антон Сергеевич едва слышно и начал задыхаться. Он почувствовал, словно кто-то насел на него всем телом, холодные пальцы сдавили горло, и послышался негромкий девичий смех, похожий на шипение. Антон Сергеевич попытался дёрнуться и вскрикнуть, но стальные руки не пускали его. Понимая, что он вот-вот задохнётся, Миндальский рванулся из последних сил и кубарем скатился с постели на пол. Моментально вскочив на ноги, он закричал и стал бегать по комнате, размахивая руками, точно собирался поймать своего невидимого душителя. Но комната оказалась пуста, лишь он стоял посреди неё в одной ночной сорочке, поглаживая лысую голову. Осознав это, он кинулся к двери, выбежал в коридор, но и там никого не было. Тишина стояла гробовая, даже ветер стих, и шорох листьев был бы слышен за несколько сот метров, но не было и шорохов. Антон Сергеевич зажёг свечку и несколько раз прошёл мимо своей комнаты, обошёл несколько пустовавших покоев по соседству и решил вернуться к себе в комнату. Но проходя мимо старинного зеркала в золочёной раме, он вдруг замер и побелел как полотно. На него в упор из зазеркалья смотрела хорошенькая барышня, лет не более двадцати пяти. Антон Сергеевич зажмурился, ожидая, что снова его горло сдавят холодные тиски рук, но, открыв глаза, обнаружил, что видение исчезло, в зеркале был только он, озаряемый рыжим пламенем свечи. Господин Миндальский настолько хотел спать, что уже не осознавал, бодрствует он, или это зловещий ночной кошмар смущает его разум. С трудом, пошатываясь, как при качке на корабле, он дошёл до своей постели, задул свечу и упал без чувств на мягкую перину.