— Эффект Варнавского, — тихо поправила её Людмила.
— Во второй раз болезнь прогрессировала быстрее, — сказала Светлана. — И сейчас мы думаем, что осталось три дня. Или, возможно, меньше.
5
Штромбергер сказал Павлышу, что для того чтобы в накопителях образовался достаточный резерв энергии для очередного броска назад, потребуется ещё два дня. Может, чуть больше. Тогда стоит попробовать выйти за пределы системы на «Оводе».
Варнавский слышал этот разговор. Они сидели в столовой перед чашками стынувшего чая. Синева пятнами наползала на щёки Варнавского. Его знобило.
— Чепуха, — сказал Варнавский. — Зачем это?
— Если дотянуть до четвёртого дня, — сказал Карл, крутя в пальцах листочек, — то резервов энергии должно хватить, чтобы уйти дальше в прошлое. Павлыш с вами на борту вырывается в пространство и идёт на рандеву с «Титаном» в той примерно точке, в которой он отделился от корабля.
— Вы математик, Карл, — сказал Варнавский. — Вы должны понимать. Во-первых, у нас никогда не хватит энергии, чтобы вернуться настолько назад. Во-вторых, планета не выпустит Павлыша…
— Но один раз это случилось.
— Мы не знаем, почему. К счастью, Павлыш остался жив. Шансов на то, что он останется жив ещё раз, практически нет.
Варнавский потёр указательным пальцем синее пятнышко на тыльной стороне ладони другой руки. У него были красивые пальцы с крепкими квадратными ногтями. Он заметил взгляд Павлыша и отдёрнул руку.
— Но если вы выйдете, — настаивал Карл, — то сможете дать сигнал. Не исключено, что какой-то другой корабль проходит в непосредственной близости…
— Каков шанс?
Карл промолчал. Павлыш тоже. Оба знали, что шанс приближается к нулю.
— Энергия накопится за день, в лучшем случае за день до моей смерти. Даже если корабль и вырвется отсюда, Павлыш будет вынужден провести несколько недель с моим трупом на борту. Мы полагаем, что вирус не передаётся, а вирус с трупа?
Варнавский говорил теперь о своей смерти как о случившемся. Как будто таким образом ему было легче смириться с ней.
Павлыш понимал, что Варнавский несколько преувеличивает. Если бы он умер на борту, Павлыш вынес бы тело и укрепил его снаружи. Но он не мог говорить о том, что будет после смерти с человеком, не желавшим умирать и причинять этим ему, Павлышу, неудобства, в космосе. Всё это было абсурдно, и, может, даже абсурднее был этот трезвый разговор, чем постоянная истерика Людмилы.
— Но мы должны попытаться! — сказал Карл. Может, излишне горячо. Как будто не был до конца уверен. И Варнавский уловил эту неуверенность.
— Допусти простую вещь, — сказал он. — Что мы не временщики, а геологи. Это уже случалось. Я заболеваю здесь, на планете. Это плохо. Я хотел бы пожить. И вы хотели бы, чтобы я жил. Каждую секунду на Земле и в космосе умирают люди. Это тоже плохо. Они все хотят жить. И их близкие хотят того же.
— Но мы не геологи! — сказала Людмила, которая незаметно вошла в столовую. — То, что мы смогли отсрочить твою гибель и, может быть, если не сейчас, то на следующий раз, ещё через раз мы всё-таки найдём противоядие, это не наша — это твоя заслуга! Это твои идеи! И мы не остановимся, пока не докажем, что достойны тебя. Если не в таланте, то в настойчивости.
— Людмила, шла бы ты спать, — сказал Варнавский. — Ты уже не владеешь собой. Сама сходишь с ума и доводишь меня до безумия.
— Как ты можешь так говорить!
— А не кажется тебе, что в происходящем есть определённый эгоизм жертвенности? Ты считаешь, что меня спасают. А ты знаешь, что я умирал три раза и умирал достаточно тяжело — не дай бог никому так умирать. И завтра-послезавтра умру ещё раз — погоди, не перебивай меня! Я знаю, как тебе трудно, как всем трудно, я понимаю, что вами руководит — вы хотите спасти меня. А я давно мёртв. А кончится это тем, что погибнет вся станция. А я не хочу быть скифским царём, с которым хоронили друзей и любимых жён. — Варнавский вдруг улыбнулся. И Павлыш понял, что раньше он был очень весёлым человеком. — Хотя история не знает, чтобы в жертву приносили и медицинских инспекторов.
— Мы-то здоровы! — Людмила разозлилась на брата.
Интересно, кто из них старше? Обоим за тридцать. Но Павлыш не видел их в нормальной жизни. Ведь если Людмила старше, то она наверняка лупила любимого брата в детстве, лупила и всех, кто посмел обидеть его.