Остановившись у довольно тяжелых дверей кабинета директора, я на мгновение еще раз посмотрел на спящее лицо девушки, которое казалось мне еще более беззащитным, чем тогда, когда с ее глаз падал самый чистый хрусталь тоскливых слез. И почему я колеблюсь, не решаясь постучать в эти двери? Что останавливает меня в эту трудную минуту? Ей нужна помощь, а мне… отныне мне нужна она.
Я уверенно постучал в массивные двери и сразу же услышал приглашение директора войти внутрь. Распахнув перед собой двери, я сделал пару шагов в сторону рабочего стола, за которым сидела худощавая фигура, в раздумьях склонившаяся над разбитой статуэткой.
– Доброй ночи, Энгис, – сказал он, не отрываясь от своего дела. Голос его всегда звучал ровно, мягко и как-то немного задумчиво. Я с нетерпением ожидал, когда он набросится на меня с толщенным уставом правил «Кёрс-Роуз», но он был словно не в духе отчитывать меня за грубейшее нарушение самого важного правила жизни в академии. – Это была моя самая любимая статуэтка, – тяжело вздохнул он. – Но рано или поздно со всем приходится прощаться, даже с самым дорогим.
Вытащив из-под стола мусорную корзину, он легким движением руки смел со стола осколки и уже не различимую фигурку, с которой ему, видно, ему было непросто расстаться.
– Итак, – Вальмонт провел руками по своим светлым волосам, немного взлохматив их, а после, сложив перед собой руки, заключенные в замок, внимательно посмотрел на меня. – Хоть одна из твоих ночных прогулок принесла кому-то пользу.
Я в недоумении замер на месте. Он все-таки знал об этом, хоть я всячески старался быть незамеченным.
– Ее зовут Вейн. – Стараясь уйти от его насквозь пронизывающего взгляда, я сделал еще пару шагов в сторону его рабочего стола. – Я нашел ее в парке, на одной из скамеек. Она легко могла погибнуть от холода. В этом городе…
Я почему-то не мог больше сказать ни слова, застыв на одном месте, как каменное изваяние. Да и что я тогда хотел сказать ему? Об очередной опасности для каждого, обитающего в стенах Сан-Лореила? Ему и без того было об этом известно и, я уверен, гораздо больше, чем любому из нас.
– Клади ее на диван. Я сейчас принесу теплые одеяла. – Он поспешил отворить небольшую дверь, скрывающуюся за резной деревянной ширмой, и скоро появился с парой пуховых одеял.
Бережно положив девушку на черный кожаный диван, я отошел от нее на пару шагов назад, не в силах отвести свой взгляд, да и мне не хотелось уже этого делать.
– С ней все будет нормально. – Приложив свою горячую руку к ее ледяному лбу, Вальмонт обернулся ко мне, улыбнувшись не без доли какого-то подозрения. – Не переживай, Энгис, и ты, возможно, отогреешь ее сердце ото льда.
Не зная, как стоило реагировать на эти слова, я поспешил покинуть его кабинет.
Мысли мои были перепутаны, как клубок ниток, брошенных домашнему коту на потеху. Внутри меня что-то неистово горело, пылало и кипело, взбудоражив мою кровь, превратив ее в самый настоящий кипяток. Сомнений уже не оставалось, эта девушка стала важна для меня, как никто другой на всем белом свете. Но вот только как люди называют это чувство? Мне казалось, я знаю, но как же я ошибался, считая это простой привязанностью.
В глубоком сне я видел дом, огромное поместье среди зарослей темного, мрачного леса. Ранее я никогда не видел это место, но оно снилось мне, звало, точно прекрасно знало меня, понимало без слов. Эти огромные окна казались невесомыми, таинственными и до боли одинокими. Лунный свет, едва касающийся их, быстро исчезал, как какой-то секундный блик, случайно показавшийся из тьмы. Это место было ни на что не похоже. Оно казалось воплощением из чьей-то чужой жизни, в которой давно все опустело, вымерло, а остался только этот дом, застрявший невольно в застывшем времени. Его массивные двери так и просили распахнуть их, сделать меня шаг в неизвестное, познать все то, что они скрывают уже очень давно, никому не решившись довериться. Лишь легкая рука, коснувшаяся окна, из которого исходил молчаливый, холодный мрак, давала этому месту хоть какую-то незначительную частичку света, наполненную жизнью. Кто это был тогда? Я не понял, но жуткое одиночество, которое чувствовалось даже на расстоянии нескольких метров, било меня кулаком по сердцу.
Утреннее раннее солнце, еще не совсем окрепшее от нескольких дождливых суток, сонливо заглядывало в опустевшие коридоры академии, едва разгоняя холодную тьму из ее уголков. Завернув за угол длинного коридора, я на миг замер, не ожидая увидеть прямо сейчас самое хрупкое и нежное создание из всего существующего в мире. Оно отделяло этот мир, в котором все давно было продано за несчастные тридцать монет, от моей реальности, добавляя в холодные серые тона, не имеющие ни жизни, ни надежды, прекрасный небесный цвет нежности и гармонии, без которых нет жизни даже самому живому в наших сердцах.