– Я все понял, – кратко ответил тот и доложил: – Мы уже купили что нужно. Потом поехали в отель, сняли номер, сейчас Ася переодевается перед выставкой, а я жду ее в холле.
– Ты молодчина, Лаврик! – искренне похвалил его художник. – Я скоро отправляюсь. До встречи!
– Ни пуха ни пера, дружище!
– К черту!
Поговорив с поэтом, Иволгин отправился к себе за костюмом XVIII века и шпагой. Все это он сложил в багажник и отправился к Дому Пустышкина. Кандидат исторических наук Прохорова встретила его у служебного входа и сразу провела в свой кабинет, дабы продемонстрировать арсенал, который она намеревалась с собой взять. Рядом с палашом, которым впору было орудовать рослому гренадеру, а не хрупкой девушке, Гарик с удивлением обнаружил два револьвера.
– Э-э, – озадаченно протянул художник, – я не специалист, конечно, но, по-моему, эти штуковины мало соответствуют эпохе.
– Зато они скорострельные и легко перезаряжаются, – парировала Илона. – Охота тебе будет возиться с пыжами, шомполами и молотками? Помнишь, у Пушкина:
– Понял-понял! – воскликнул Иволгин. – Ты права. С револьверами сподручнее.
– А вот и боеприпасы!
Она открыла покрытую лаком расписную шкатулку. Внутри оказались плотно уложенные патроны с блестящими жалами пуль.
– Странные пули, – пробормотал Гарик.
– Серебряные, – отозвалась девушка.
– Где же ты их раздобыла?
– Там же, где и все остальное. Вот еще почему мы не торопимся сдавать боеприпасы. Нам чертовски любопытно узнать, зачем граф Пустышкин держал в своем арсенале серебряные пули?
Художник взял один из патронов и осмотрел. Тупой кончик пули был крестообразно надрезан.
– Похоже, этот ваш граф собирался охотиться на нечистую силу.
– Я тоже так думаю, но в диссертации об этом не напишешь. Иволгин взял один из револьверов – рифленые накладки рукояти приятно прилегали к ладони – пощелкал вхолостую курком, проверяя плавность хода спускового крючка, затем начал набивать барабан патронами. Потом зарядил второй.
– Хорошие игрушки, – пробормотал художник. – Надеюсь, не подведут.
– Они были смазаны и обернуты промасленной бумагой, – сказала кандидат наук Прохорова. – Я расконсервировала и подготовила к стрельбе.
Гарик уставился на нее, как на чудо.
– Гляжу, ты полна сюрпризов! – искренне выдохнул он.
– Ну-у, до твоей пассии мне далеко.
– Ладно, нам пора, – быстро сказал Иволгин. – Надо только решить, в каком месте лучше всего перейти в прошлое… Кстати, ты не знаешь, случайно, где мог находиться клуб цвергов? Я был там только во сне.
– Случайно знаю, – откликнулась напарница. – Скорее всего, это клуб ветроградских ювелиров на Корабельной набережной. – То есть – совсем рядом?
– Да.
– Тем лучше, можно дойти пешком.
– Нам надо переодеться! – напомнила Илона.
– Ах да! – спохватился художник. – Ты подобрала себе платье?
– Подобрала, – последовал ответ. – Выйди, я переоденусь. Сам ты тоже можешь переодеться… в соседней комнате. – Да, только возьму костюмчик и реквизит в багажнике.
Он сходил к машине, взял из багажника все необходимое, вернулся в здание, переоделся. Нахлобучив треуголку, постучал в дверь.
– Входи!
Гарик распахнул створку и остолбенел. Девушка пропала. Перед ним стоял стройный юноша в треуголке, камзоле, кюлотах, чулках и туфлях.
– Чего вылупился! – сердито крикнул «юноша». – Ты думал, я в кринолине буду по чужому времени шастать?
– Тебя просто не узнать.
– Ну и отлично! – сказала кандидат исторических наук Прохорова. – Давай только поменяемся клинками. Для меня этот гренадерский палаш длинноват.
Художник отдал ей свою перевязь со шпагой, а сам взял палаш. Револьверы он сунул в правый карман камзола, а левый набил патронами с серебряными пулями. Илона в образе эдакой кавалерист-девицы, только из XVIII века, последовала его примеру. Гарик протянул ей второе кольцо, отобранное им у одного из соглядатаев Брюса.