— Воздержание — лучший способ предохранения.
Ти Нег аж рот открыл от удивления и обиды.
— Что ты хочешь этим сказать? Как ты можешь такое говорить Ти Негу? Ты никак свихнулся, Дейв?
Из прохладной бильярдной мне пришлось выйти на солнцепек — там Сесил записывал показания свидетелей, видевших машину этих ребят. Тут к бильярдной вывернул кремового цвета «олдсмобиль» с тонированными стеклами. Водитель даже не стал толком парковать машину, а просто поставил наискось к тротуару, поставил рычаг в нейтральное положение, открыл дверь и вышел на улицу; двигатель продолжал урчать. Волосы его были зализаны назад, кожа загорелая, как у квартерона[14]. На нем были мокасины с кисточками, дорогие серые брюки и розовая рубашка-поло; однако при его узких бедрах, широких плечах и плоском мускулистом животе одежда выглядела излишеством. Широко расставленные серо-голубые глаза по-прежнему ничего не выражали, однако кожа на лице была стянута так, что над висками появились тонкие белые линии.
— В чем дело, Бубба? — спросил я.
Вместо ответа он двинул мне кулаком в подбородок, да так, что я отлетел к двери бильярдной. Планшетка моя очутилась в углу, я попытался удержаться за стену, и тут дверной проем заслонила его мощная фигура. Он кинулся на меня и двинул пару раз кулаком по голове; я согнулся в три погибели. Я чувствовал запах его пота, смешанного с одеколоном, чувствовал, как он прерывисто дышит: он попытался ударить меня наотмашь, но я успел увернуться. Я и забыл, как сильно он способен ударить. Нанося каждый удар, он поднимался на носки, его мускулистые бедра и упругие ягодицы едва не рвали брюки по швам. Он никогда не защищался, его девиз был — нападение, и он бил, целясь в глаза и нос, с такой яростью и энергией, что ясно было — он не остановится, пока не превратит противника в котлету.
Однако когда он раскрылся, ударом левой я двинул ему в глаз, и его голова дернулась от удара; не давая ему опомниться, я наискось огрел его правой в челюсть. Он покачнулся и сбил медную плевательницу, которая со звоном покатилась по полу, разбрызгивая содержимое. Под глазом у него образовалась красная гематома, а на скуле явственно отпечатался след моего кулака.
Он сплюнул на пол и одернул штаны на поясе большим пальцем.
— Если это был твой лучший удар, ты — слабак, — сказал он.
Вдруг в бильярдную ворвался Сесил — щека оттопырена табачной жвачкой, на поясе болтаются дубинка и наручники, пристегнутые к кобуре. Он схватил Буббу сзади за руки, скрутил его и шваркнул головой о карточный стол.
Бубба поднялся на ноги, на его штанах отчетливо проступили пятна смешанной с табаком слюны. Я заметил, что Сесил потянулся к своей дубинке.
— Что за черт, Дейв?.. — спросил Бубба.
— А в рыло не хочешь? — перебил его Сесил.
— Сукин сын, ты путался с Клодетт. Не пытайся отрицать это. Придержи своего пса, и я тебе мозги вышибу.
— Ты — болван, Бубба.
— Ага. Потому что не ходил в колледж, как ты. Так мы закончим или нет?
— Ты арестован. Повернись. Руки на стол.
— Да пошел ты... Засунь свой жетон себе в задницу.
Сесил двинулся было к нему, но я остановил его.
Я схватил твердую, как кедровый сук, руку Буббы и попытался завернуть ему за спину.
Так мне это и удалось.
Молниеносным движением он повернулся ко мне. У него чуть глаза не лопнули, так сильно он размахнулся. Однако он не смог удержать равновесия, да и я успел увернуться, так что удар пришелся вскользь по уху. И тут я изо всех сил врезал ему правой по зубам.
На губах его выступила слюна, глаза широко раскрылись, кончики ноздрей побелели от шока и боли. И тогда я двинул ему левой, на сей раз повыше глаза; последний мой удар пришелся под ребра с левой стороны. Он согнулся пополам, сползая вниз по барной стойке, и ему пришлось ухватиться за резной выступ, чтобы не завалиться на пол.
Я запыхался, в месте удара лицо мое онемело и распухло. Отцепив от пояса наручники, я застегнул их на запястьях Буббы, потом усадил его на стул. Он наклонился и выплюнул сгусток кровавой слюны.
— Отвезти тебя в больницу? — спросил я.
Он ухмыльнулся; в глазах его заплясали бесовские огоньки, на зубах алело пятно, точно след от помады. Потом выругался по-французски.
— Ты обругал меня потому, что я выиграл бой? — спросил я. — Брось, это на тебя не похоже. Может, все-таки в больницу?
— Эй, Ти Нег, — окликнул он хозяина заведения, — поставь всем за мой счет. Угощаю.
— Нету у тебя счета, — ответил Ти Нег. — И никогда не будет.
Сесил проводил Буббу до машины и запер на заднем сиденье. В прилизанных волосах его остались опилки, которыми был усыпан пол бильярдной. Он смотрел из-за решетки, как хищный зверь из-за прутьев клетки. Сесил завел мотор.
— Сверни-ка в парк на пару минут, — попросил я.
— Зачем это? — поинтересовался Сесил.
— Мы же никуда не спешим, верно? И день такой славный. Давай съедим по мятному мороженому.
Мы пересекли раздвижной мост над заливом Тек. Коричневатая вода стояла высоко, и вдоль зарослей водяных лилий блестели на солнце радужные крылья стрекоз. Я мог различить бронированные спины аллигаторов, притаившихся в тени кипарисов вдоль берега. По заросшей дубами аллее мы въехали в парк, миновали открытый бассейн и остановились рядом с бейсбольной площадкой. Я вручил Сесилу две долларовые бумажки.
— Купи-ка нам три мороженых, — попросил я.
— Дейв, место этого человека — в тюрьме, а не в парке с мороженым, — возразил было Сесил.
— То, что произошло между нами, — личное. Я просто хочу, чтобы ты это понял, — сказал я.
— Этот человек — сутенер. Он не заслуживает пощады.
— Может быть, так оно и есть. Но пусть это останется на моей совести. — Я подмигнул ему и ухмыльнулся.
Ему это не понравилось; тем не менее он взял деньги и побрел искать палатку мороженщика. В бассейне пацаны сигали с вышки в голубую, игравшую солнечными бликами воду.
— Ты и вправду поверил, что я путался с твоей женой? — спросил я у Буббы.
— А разве не так, сука?
— Сплюнь свои ругательства и отвечай нормально.
— Она знает, как залезть мужику в штаны.
— Как ты можешь так о собственной жене?
— Ну и что? Она такая же женщина.
— Неужели ты не понял, что тебя надули? Я-то думал, ты умнее.
— Неужели, когда она сидела рядом с тобой в грузовике, ты ни о чем таком не думал? — улыбнулся он. Его зубы еще были розовыми от крови. Руки его были закованы за спиной, и от этого его грудь казалась еще шире. — Она любит иногда подурачиться, — сказал он.
— Все они это любят. Это не означает, что надо расстегивать ширинку.
— Эй, скажи честно, ты ведь чуть в штаны не наложил, когда я тебя ударил?
— Я хочу тебе кое-что сказать, Бубба. Пойми меня правильно. Сходил бы ты к психиатру. Ты ведь богат, можешь себе позволить. Начнешь лучше разбираться в людях, да и в себе тоже.
— Что я богат, это точно. Да мой садовник получает больше, чем ты. Тебе это ни о чем не говорит?
— Ты не умеешь слушать. И никогда не умел. Потому-то в один прекрасный день тебя ждет большой облом.
Я выбрался из машины и открыл дверцу.
— Ты что? — спросил он.
— Выходи.
Я помог ему выбраться из машины.
— Повернись, — приказал я.
— Что ты задумал? — спросил он.
— Ничего. Я отпускаю тебя.
Я расстегнул наручники. Он принялся тереть запястья. Его широко расставленные серо-голубые глаза сверлили меня недоуменным взглядом.
— Полагаю, то, что произошло у Ти Нега, останется между нами. Так что на сей раз ты свободен. Попадешься еще раз — отправишься в тюрьму.
— Блин, ну ты Робин Гуд.
— Не знаю почему, но у меня такое чувство, что ты — человек без будущего.
— Да ну?
— В один прекрасный день они погубят тебя.