— Я думаю, табакерками мог бы заинтересоваться лорд Линглэй. У него довольно большая коллекция. Я даже уверен, что они вызовут у него восторг.
— Хорошее предложение.
Маркиз посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке.
— Становится поздно. Вам пора переодеваться. Не каждый день его величество приглашает на обед. Вы же не хотите опоздать.
— Нет, я должен поспеть к торжественному выходу его величества. А вы, друг мой, обедаете с Селлоуби?
— И с дюжиной других джентльменов — вы это имеете в виду? Нет, я проведу тихий вечер дома, за книгой.
Эйвори выглядел спокойным, его голос стал ровным, но глаза были печальны. Он вернется в пустой дом и будет думать о своей потерянной любви — или о чем-то другом, что его мучает, подумал Исмал. И все покажется ему еще более мрачным и безнадежным. Спасти Дэвида было бы благим делом. Уже не говоря о том, что чем спокойнее он будет, тем больше будет склонен доверять Исмалу свои секреты.
— Так оставайтесь у меня, — предложил Исмал. — Ник не может со мной поехать, а если он будет занят приготовлением обеда — а он наверняка захочет блеснуть своими кулинарными способностями, — меньше шансов, что он выкинет что-нибудь такое…
— Остаться здесь? Пока вас нет? Нет, я не хочу навязываться. У меня столько слуг, которым я плачу за то, чтобы…
— Я бы не предлагал, если бы мне не хотелось как-то развеять ваше одиночество. Ник бывает забавен, особенно если он в хорошем расположении духа. Он вас и накормит, и развлечет. А когда я вернусь, я расскажу вам о всех сплетнях, которые услышу от его величества.
Король Англии питал особое расположение к вдовствующей герцогине Норбури, матери Петиции Вудли, и поэтому живо интересовался ее семейными делами. Для маркиза это означало одно — он сможет узнать что-нибудь о Петиции. И он клюнул на наживку Исмала.
— Это, конечно, более заманчиво, чем… Хорошо, я остаюсь. Очень любезно с вашей стороны предложить мне провести вечер в вашем доме.
Глава 9
Следующим вечером Исмал полулежал на софе в студии, наблюдая за Лейлой Боумонт. Она сидела у мольберта и писала маслом, но Исмал знал, что не он является ее моделью. Лейла писала натюрморт, который представлял собой беспорядочное нагромождение разной стеклянной посуды. Исмал был у мадам уже час и заметил, что она еле сдерживается, чтобы не устроить скандал.
— Вы заставили Дэвида остаться у вас дома? — возмутилась Лейла. — При том, что он был так возбужден? Разве он вам не надоел?
— В этом виноваты вы. Это вы заставляете меня жалеть его.
— Жалеть?
— Он был расстроен. Вы посчитали бы меня бессердечным, если бы я позволил ему вернуться в свой пустой дом и горевать о Летиции Вудли, виня себя в своих ужасных грехах. Один из которых, позвольте вам напомнить, может оказаться убийством. Кто знает, а вдруг маркиз подсыпал бы мне в кофе яду или перерезал мне горло? Но вместо того чтобы сказать «Эсмонд, вы храбрый человек», вы говорите «Эсмонд, вы негодяй».
— Эсмонд, — сказала Лейла, — вы провокатор.
Слабая улыбка, еле различимая на таком расстоянии, была единственным признаком того, что он заметил: она сказала не «месье», а «Эсмонд». Наконец-то!
— Вы раздражены, потому что ничего не знали об увлечении маркиза Летицией Вудли. Вам не нравится, что он признался в этом мне, а не вам. Но вы не провели с ним столько времени, сколько я. Вы чувствовали, что он чем-то обеспокоен, но у вас не было возможности понять, в чем причина его подавленности. К тому же вы не такая хитрая и ловкая, как я.
Лейла схватила тряпку и стала яростно вытирать кисть.
— Да, я раздражена. Я не могу понять, почему Фиона даже не намекнула мне ни на то, что Дэвид интересуется ее сестрой, ни на то, что она его невзлюбила только потому, что он был другом Фрэнсиса. Это на нее не похоже.
— Она не говорила вам, почему ее сестру отправили в Дорсет?
— Понятия не имела о том, что ее отправили. Я решила, что она просто поехала навестить тетку.
— И это накануне Рождества? В глухую деревушку за много миль от своей семьи и друзей?
— Я об этом не задумывалась.
— Как интересно, сколько всего произошло за это время, — задумчиво произнес Исмал. — Семейные неурядицы Шербурнов, заточение мисс Вудли в Дорсете, ваш муж стал персоной нон грата для Шербурна и его друзей. — Немного помолчав, Эсмонд добавил: — Ваше решение перестать писать портреты.
— Последнее более чем очевидно, — возразила Лейла. — Чувство самосохранения. Когда враги Фрэнсиса стали вымещать на мне свое недовольство им, я совершила стратегическое отступление.
— Дело действительно подошло к критической точке, — согласился Исмал.
Лейла взяла другую кисть.
— Да, я думаю, что это был кризис. Когда Шербурн заявился в студию и испортил мою работу, я поняла, что Фрэнсис переступил опасную черту. В этих делах существует некий кодекс поведения. Замужним женщинам разрешены не афишируемые любовные связи, но только после того, как они произведут на свет по крайней мере одного наследника, обеспечивающего продолжение рода. У леди Шербурн пока нет детей, и по правилам джентльмены должны держаться в рамках приличия. Переступить границу приличий уже само по себе плохо, но сделать это по отношению к жене влиятельного друга — равносильно самоуничтожению.
Лейла начала очищать палитру. Исмал молчал, выжидая, не расскажет ли она и о других связях своего мужа. И был прав.
— Возможно, Фиона отправила Петицию в Дорсет вовсе не из-за Дэвида, а по другой причине. Фрэнсис имел зуб на Фиону. Незадолго до смерти он приказал мне держаться от нее подальше.
— А он объяснил почему?
— Не притворяйтесь глупцом. Фрэнсис считал, что Фиона пытается свести меня с вами. Так оно и было на самом деле, и вам это прекрасно известно.
— Леди Кэррол мне очень нравится.
— Она уже много лет пытается уговорить меня завести любовника. С единственной целью — насолить Фрэнсису. Но только вы по-настоящему задели за живое моего мужа. А Фиона, разумеется, пришла от этого в восторг.
— А я был рад ей угодить.
— Эсмонд.
— Мадам.
— Это становится скучным, Эсмонд. Я пытаюсь думать о деле. — Лейла бросила палитру и стала расхаживать по комнате вдоль зашторенных окон.
Наблюдать за ней было куда интереснее, чем за Эйвори: каждый раз, как она резко поворачивалась, ее юбки шелестели, а шпильки то и дело разлетались в разные стороны.
— У Фионы привычка защищать тех, кого она любит. Я принадлежу к их числу. Она никогда не говорила мне о своих подозрениях насчет леди Шербурн и Фрэнсиса до его смерти. До этого я не знала, что Шербурн публично унизил Фрэнсиса. А когда я думаю о том времени сейчас, я припоминаю, что она постоянно настойчиво предлагала мне поехать то на один прием, то на другой — туда, где не было Фрэнсиса, — и все время меня пилила, чтобы я его бросила и переехала жить к ней. В то время я приписывала ее настойчивость только ее нелюбви к нему. А теперь мне кажется более вероятным, что Фиону всерьез беспокоило то, что я живу с человеком, который день ото дня становился все более непредсказуемым и опасным.
— Судя по тому, что слышал я, именно в этом было все дело.
— Тогда понятно, почему Фиона отправила в деревню Летицию. Она хотела уберечь ее от Фрэнсиса.
— Вы сказали, что он затаил злобу против леди Кэррол. Вы считаете, что она боялась, что он постарается отомстить ей, воспользовавшись ее сестрой?
— Только так Фрэнсис мог причинить ей боль.
— Значит, вы полагаете, что ссылка мисс Вудли не связана с интересом к ней лорда Эйвори?
Не переставая ходить, Лейла задумалась.
— Черт… Не знаю. Фиона просто обожает Петицию. А Дэвид ведь и вправду дружил с Фрэнсисом после того, как все другие от него отвернулись. Даже я удивлялась тому, что происходит с Дэвидом. Если бы он действительно хотел жениться на Петиции, казалось бы, он должен был изо всех сил стараться заслужить одобрение ее семьи: порвал бы сомнительные отношения, забыл бы свои дурные привычки, одним словом, показал бы, что он изменился к лучшему.