Что именно хотел сказать Клинго, варвар разобрать не успел. Ему показалось, что мозг и его выдрали из головы, встряхнули, как хозяйки встряхивают отжатое белье, и сунули обратно. Когда к нему вернулась способность соображать, он увидел наглую гусиную морду и черные бусинки, ехидно глядевшие ему в глаза. Белоперые выродки в загоне одобрительно загоготали, как видно, целиком и полностью одобряя действия своего главаря.
— Кр-ром!
Конан помотал головой и, подождав, когда мысли его придут в порядок, молча поднялся и наполнил гусиную кормушку до краев. Потом вытащил и не подумавшего сопротивляться, словно он прекрасно понимал все действия человека, Клинго и, сунув ему под нос полную до краев кормушку, уселся между двумя главарями, не забыв предварительно оделить сполна каждого из оставшихся в обоих загонах.
Только теперь, когда никто не имел причин для недовольства, он наполнил свой кубок и повернулся к Клинго.
— Еще раз сделаешь так, и на добавку не рассчитывай!
Они прекрасно коротали время, понимая друг друга без слов. Конан дважды вставал, чтобы наполнить опустевшие кормушки и поилки своих новых друзей, прежде чем заметил, что от дома отделилась стройная фигура в пышном платье, но не подал виду.
Несколько мгновений спустя, все еще восхитительная, несмотря на унесшие молодость годы, Аниэла остановилась перед прекрасно ладившей троицей. Она подняла на Конана свои изумительные глаза.
— Я пришла, чтобы пригласить тебя к нам. Пора прекратить глупые стычки между тобой и Тефилусом.
Конан помотал лохматой гривой волос:
— Завтра.
На такой ответ впору было бы обидеться, но Аниэла была умной женщиной.
— Почему не сейчас?
— Я зол и гожусь лишь для драки,— хмуро ответил варвар.
— А если ее не будет?
Конан пожал плечами:
— Можно напиться.
Лицо Аниэлы болезненно дернулось, она поджала губы.
— Ну, так хоть пил бы с людьми!
Конан посмотрел на нее неожиданно трезвым взглядом, хотя произносимые им слова были тяжелыми, словно грозовые тучи над Кезанкийскими горами.
— После общения с твоим мужем, госпожа, мне на людей глядеть тошно.— Он говорил спокойно, с трудом выдавливая из себя каждое слово.— Клянусь Кромом, уж лучше скоты! Эти не предадут и… не продадут.
Аниэла закусила губу.
— Завтра,— сказал Конан, больше из жалости к ней, чем из желания скрасить сказанное,— если смогу.
Она молча повернулась и пошла прочь. Прекрасная и одинокая, исполненная тревоги за дочь и копившейся годами досады на мужа, а теперь невольно обиженная этим человеком, который, она прекрасно понимала это, вовсе не желал ее обидеть.
Конан следил за ее удалявшейся фигурой, пока она не пропала за углом дома. Тогда он встал и в очередной раз наполнил опустевшие кормушки.
Рогчар шагнул было к своей, но потом уклонился в сторону, нюхнул тины из бадейки своего приятеля и громко фыркнул, обдав белогрудого смесью слюны и вина. Такого снести было никак нельзя и, Клинго, нагнувшись, оглушительно дунул в ухо рогача.
Конан, зная, какой эффект это должно было произвести, невольно поморщился. Рогчар по достоинству оценил талант своего приятеля, потому что очумело затряс головой.
Конан уже понял, что должно произойти дальше. Как видно, подобные перебранки происходили между ними не впервые и были чем-то вроде своеобразного ритуала, на который сейчас не было времени.
— Ну-ка, успокойтесь!
Он примирительно потрепал обоих.
— Каждому свое! Говорят, аквилонцы потребляют и то, и другое!
Клинго горделиво посмотрел на своего подвыпившего дружка, а Рогчар недоверчиво воззрился на киммерийца.
— Клянусь Кромом! Там лягушек едят!
Рогчар не стал настаивать,— кто их знает, этих людей? — вместо этого припав к поилке с пуантенским. Конан еще не раз доливал Рогчару и остальным, равно как и добавлял в опустевшие гусиные кормушки лакомство, так лаклюбимое Клинго и аквилонцами.
Всякий раз, когда киммериец наполнял вином опустевшую бадью Рогчара, тот вопросительно смотрел на киммерийца и не трогал новой порции, пока варвар не наполнял и свой кубок. Конану сделалось смешно — эта скотина собиралась перепить его, Конана! Ну что ж, посмотрим! Он доливал и доливал, пока не осознал, что вокруг стало слишком темно.
Солнце село, а это значило, что теперь в любое мгновение могли нагрянуть и незваные гости. Киммериец резко встал. Рогчар и Клинга удивленно уставились на него. Человек открыл загородку. Сородичи Клинго словно знали, зачем их привезли сюда, и деловито разбрелись во все стороны.
Рогчар вопросительно посмотрел на варвара.
— Нужно предупредить наших.
Конан встал и пошел к воротам. Рогчар шагал рядом, словно равный с равным. Отойдя шагов на десять, они услышали истошный призыв Клинго. Обернувшись, Конан увидел, что и гусь поплелся следом, но явно не поспевал за своими длинноногими собратьями и, отчаявшись догнать их, дал об этом знать.
Конан остановился, и дальше они шли уже втроем.
— Идите в дом,— лаконично и веско бросил Конан двоим у ворот.
— Но Брун…
— К Нергалу Бруна! Идите в дом,— повторил он и пошел прочь, нимало не заботясь о том, последовали ли они его совету. В конце концов, его дело предупредить.
Разношерстная компания, возглавляемая киммерийцем, вернулась на прежнее место, когда Конан понял вдруг, что что-то его тревожит. Он огляделся. Хмель как-то слишком быстро, словно он и не пил вовсе, выветрился из головы варвара, когда он понял: во дворе нет никого, кроме двух молокососов у ворот!
Это было странно, и это было совсем не похоже на Бруна, который каждый вечер добросовестно расставлял посты, лично проверяя, все ли в порядке. Он вспомнил, что и сегодня вечером видел сотника и даже разговаривал с ним, но это было еще до того, как пришло время расставлять во дворе страж на ночь, а Брун уже плелся как сонная муха.
Конан хотел было побежать в дом и поднять тревогу прекрасно понимая, что в одиночку ему не уследить за всем, но тут же остановился. Если кто-то подсыпал охранникам сонного зелья, а ничем иным он не мог объяснить себе отсутствие стражи во дворе и странной сонливости их начальника, то он лишь напрасно потратит время.
Варвар вернулся к загонам, открыл вторую загородку, и остальные девять животных — все почти такие же широкогрудые, как Рогчар, но все-таки уступавшие ему — по одному вышли наружу и обступили своего вожака.
— Ты уверен, что твои парни на местах? — обратился киммериец к Клинго, словно тот был человеком и мог ответить ему.
Гусь расправил крылья и, укоризненно посмотрев на Конана, что-то проворчал, давая понять, что лишь у людей и козлов принято жрать вино во время работы. После этого он высокомерно отвернулся, всем своим видом показывая, что нет поводов для беспокойства.
— И все-таки пойдем проверим.
Клинго встряхнулся всем телом и, взглянув на Конана, словно приглашая его за собой, вперевалку зашагал вперед.
Рогчар гордо стоял во главе ватаги таких же, как он, рогачей и тоже поглядывал на Конана, а когда тот пошел следом за Клинго, степенно двинулся за ними.
Солнце садилось. Его уже не было видно за крышами домов. Если бы Конан захотел, он мог бы, выйдя из ворот, полюбоваться закатом, но киммерийцу было не до красот. Судя по всему, ему предстояла бурная ночь. Конечно, он был далек от мысли, что усадьбу станут брать приступом, но то, что ночная стража так и не появилась, не оставляло поводов для сомнений в том, что человек, с которым он беседовал утром, не откажется просто так от своих намерений.
Конан, безусловно, не боялся столкнуться лицом к лицу с двумя тремя пятью бойцами, но понимал также и то, что, как бы ни старался, не сможет в одиночку уследить за всем. Абулетес говорил о десятке аренджунцев. Он упомянул имена Аль-Карама и Бен-Сауфа, а эти люди знали свое дело. И хотя киммериец был уверен, что его им не обмануть, но опять-таки понимал, что ожидаемых гостей может оказаться просто-напросто слишком много.