В очередной раз посмотрев на Югонну, Конан вдруг заметил, что тот как будто начинает растворяться в воздухе. Киммериец придержал коня и оказался вровень со своим спутником. Тот как будто не слишком озаботился происходящим и продолжал тащиться вперед, поглядывая сквозь щелки между покрасневшими, распухшими веками.
— Кром! — пробормотал Конан. — Нет, мне не чудится!
Югонна действительно стал почти прозрачным. Контуры его фигуры размылись, сделались нечеткими и начали сливаться с мутным воздухом. Затем, как будто от толчка, все вернулось, и перед Конаном вновь был прежний Югонна, закутанный в белое покрывало всадник на выносливой и смирной лошадке.
— Кром! Проклятье! Что здесь происходит? — взревел киммериец, хватаясь за оружие и поднося острие меча к горлу своего спутника. — Кто ты такой?
Югонна молча смотрел на него. Оба остановили коней и замерли посреди пустыни. Куда пи кинь взгляд — кругом ни души, и даже орел не кружится над головой, только солнце застыло в точке зенита.
— Ты кто? — повторил киммериец. Голос его зазвучал угрожающе. — Ты только что начал исчезать. Ты колдун?
Югонна не ответил, продолжая взирать па киммерийца мутным взором.
— Отвечай! — заорал Конан.
— Ты хочешь убить меня? — спросил Югонна. Его голос прозвучал до странного спокойно и ровно. Казалось, то говорит человек, сидящий у себя в гостиной, в удобных креслах. Югонна держался так, словно его собеседник вовсе не был разъяренным варваром с мечом в руке, готовым убить его в любое мгновение.
— Клянусь Кромом, я сделаю это! — ответил Конан мрачно. — Ты колдун?
— Нет — в обычном понимании этого слова, — ответил Югонна. — Убери оружие. Я не могу разговаривать таким образом. Ты ведь видишь, я безоружен и полностью в твоих руках.
— Если ты колдун, то вовсе не безоружен, — возразил киммериец, не отводя меча. — Я знаю вашу братию и все ваши уловки. «Я бедный старичок, у меня нет даже ножа, чтобы защитить свою жалкую жизнь», — передразнил киммериец кого-то несуществующего и продолжил своим обычным голосом: — А потом — раз! — заклятие, и сильный, мужественный воин лежит с раздробленной головой, и никто даже не понял, что произошло. Нет, я тебе не верю.
— Тебе придется мне поверить, — сказал Югонна. — Впрочем, если ты оставишь меня в живых, у тебя будет время убедиться в том, что я говорю правду. Я не колдун.
— Я собственными глазами видел, как ты начал становиться прозрачным, а потом опять обрел плоть в этом мире, — сказал Конан, убирая меч. — Учти, я очень быстро могу вытащить меч из ножен. И мне уже доводилось убивать холодной сталью колдунов, даже самых могущественных. Так что не советую лгать мне…
— Я ведь уже сказал, что говорю тебе только правду! — в голосе Югонны послышалась досада. — Все дело в том, что я сейчас существую… в двух мирах… должно быть, это именно так, потому что никакого другого объяснения случившемуся я не нахожу… И чары эти — не мои.
Он произнес слово «чары» с очевидным отвращением. Это было отвращение ученого, вынужденного называть некое явление совершенно неправильным словом, приноравливаясь к низкому умственному уровню слушателя.
— Остановимся на отдых, — предложил Конан. — Ничего не случится, если мы задержимся ненадолго. В пустыне все происходит медленно, даже если ты за кем-то гонишься. Уж поверь мне.
— Я родился в Авенвересе, — начал свой рассказ Югонна. — Это великолепный город, один из самых примечательных в Атлантиде.
— Атлантида? — перебил Конан. — Так назывался давно погибший мир…
— Тот осколок погибшей Атлантиды, где расположен мой родной город, мы называем именем целого континента, — сказал Югонна. — Он не всегда сообщается с Хайборийским миром.
Лишь иногда путь из нашей Атлантиды в ваш мир оказывается доступен, да и то немногим и на очень короткое время. У наших ученых нет объяснений для этого явления. А ваши никогда не задавались подобными вопросами…
— Продолжай, — сказал Конан. — Я тоже нечасто задаюсь подобными вопросами. К тому же я вообще не ученый.
— Хорошо, я расскажу тебе все… Авенверес процветал благодаря науке. Целые дворцы науки были построены на центральных площадях. Ты даже не можешь представить себе, как они выглядели! Это были огромные лабиринты, множество стен, мириады комнат и лабораторий под прозрачными крышами. Можно было годами находиться внутри такого лабиринта и не выходить наружу. Там устроены и спальни, и кухни, провизию доставляли туда по отдельным ходам, прорубленным так, чтобы простонародье не могло повстречаться с учеными и смутить их чистый разум.
Я знавал старых ученых, которые никогда не бывали за пределами лабиринта. Они даже не знали, откуда берутся все те продукты, которые поддерживали в них жизнь. Годами они были погружены в изучение небесных светил или различных веществ, из которых они создавали лекарства, яды и всевозможные растворы, необходимые для строительства, очистки материалов или крашения одежды. Другие занимались исследованиями в области шелкопрядства, третьи изучали искусства… Ты даже представить себе не можешь, как разнообразна наука в лабиринтах нашего города!
— Я бывал в Стигии, — скромно заметил Конан.
— Стигия? — удивился Югонна. — Это где?
— Неважно, — отмахнулся Конан. — Продолжай.
— Сам я изучал свойства зеркал и стекол, — вернулся к своему рассказу Югонна. — Зеркала обладают удивительной особенностью превращать самый тонкий лучик света в мощное пламя.
— Это любой ребенок знает, — фыркнул Конан. — Не понимаю, что тут изучать.
— Существуют определенные законы, которые управляют этим превращением, — объяснил Югонна. — Я получал неслыханное наслаждение, рассматривая различные сочетания зеркал и… Впрочем, не буду утомлять тебя описанием моих исследований, — спохватился он. — Я жил не в лабиринте, а в доме моей матери. Точнее, в моем собственном доме. После смерти отца я стал главой семьи. Но я очень люблю и почитаю матушку, поэтому и называю мой дом — ее домом. И по поводу женитьбы я тоже решил с нею посоветоваться. Хотя, конечно, все уже было сговорено между мной и Далесари. Да, мою невесту зовут Далесари, и именно ее мы сейчас пытаемся отыскать…
Югонна вздохнул. Он взялся за флягу, но вода в ней кончилась, и Конан налил туда из бурдюка еще.
— Продолжай.
— Мы с Далесари познакомились в лабиринте. Она занималась исследованием растений. Составляла книгу. Ее работа не имела прикладного характера. Ей просто хотелось описать как можно больше растений. Ее книга — это нечто потрясающее! Огромный том, больше тысячи страниц, и на каждой — описание растения, изображение его и, если есть возможность, засушенный образец. Очень интересно. Она была просто помешана на том, чтобы собрать всеохватывающую коллекцию.
Меня поразила эта девушка своей целеустремленностью. Мы проговорили с ней целый день. Видишь ли, она заблудилась в лабиринте — что немудрено, — и случайно оказалась в моих рабочих комнатах. Я вызвался проводить ее, но по дороге мы заплутали оба. Должно быть, то была воля богов, чтобы мы надолго остались наедине. В конце концов мы очутились на кухне, и нам пришлось выбираться из лабиринта по рабочему ходу, вслед за какими-то вонючими мясниками в забрызганных кровью фартуках! Мы сочли это приключение непристойным и забавным и, оказавшись на улице города, долго смеялись. Ничто так не сближает, как общие испытания и смех.
В конце дня я понял, что влюблен. Это было совершенно новое для меня чувство. Обычно я увлекался только научными достижениями, и из-за них способен был не спать ночами. Однако на сей раз все обстояло иначе. Стоило мне закрыть глаза, как я видел перед собой Далесари… В ней воплотился для меня весь зримый мир.
— Ну, такое бывает, — нехотя признал Конан. — Должно быть, она действительно хороша. Впрочем, как бы хороша ни была женщина, всегда найдется нечто получше…
Югонна бросил на киммерийца уничтожающий взгляд, которого Конан даже не заметил.
— Далесари тоже полюбила меня. Она сказала мне об этом через несколько дней, когда мы снова встретились в лабиринте. Я был счастлив… Мы забросили наши научные занятия и только разговаривали да обнимались, и так проходили целые дни…