Флёр поднесла таблетку ко рту и тут же выплюнула. Вдруг она заснёт, а Стат выйдет на связь. Тогда мозаика сломается. Нельзя ложиться в кровать, от нее не виден экран.
Она села прямо на пол, на том самом месте, где они несколько дней назад упали друг другу в объятия. Здесь она сможет ждать… только почему-то очень болит живот.
Кто-то вставил в мозаику черный фрагмент. И Флёр забыла обо всем.
Голосование не должно было занять много времени. Перед каждым участником располагалось электронное устройство, а общие цифры залу демонстрировал огромный интерактивный экран. Он был разделен на две половины: красную и синюю. Трианглет, говорят, признавал в таких случаях только чёрно-белые цвета.
Голосующие одним касанием руки выбирали нужную позицию. Алые цифры бросились в галоп, показатели на синей стороне экрана росли куда медленнее. На первом ряду ткнул пальцем в электронное устройство и распрямил плечи Мегасколико, с вызовом поглядев вокруг. Синий счётчик подрос на единицу. Кулекидано со злорадной усмешкой указал на интерактивный экран. Генерал сделал вид, что ничего не замечает.
Меньше чем через пару тильтилей все было кончено. Последним голосовал президент. «За» было подано четыреста девяносто девять голосов, нерешительное «против» собрало куда более скромный урожай — всего сто шестьдесят шесть. Апатуриано, сжав зубы, коснулся кнопки. Красный счётчик округлился до пятисот. Голосование завершилось.
— Благодарю вас, господа, — церемонно поклонился Апатуриано. — Нужные распоряжения будут отданы немедленно. Надеюсь, это возымеет нужное действие…
Остальные слова застряли у него в горле. Золотые искорки сверкали в укоризненном взгляде Мегасколико. Поднял голову Меноптеро — в его черных глазах золотился край радужки. Всё, всё Национальное собрание глядело на Апатуриано, и каждый был отмечен знаком Звёздной хозяйки!
— Нужные распоряжения будут отданы немедленно, — хрипло повторил Апатуриано. Бред или не бред начинается у него, но страну нужно оградить от тлетворного влияния анархии…
— Я даже не ожидал, что они нас выпустят, — воскликнул социолог Тийн, пока они устраивались в амортизационных креслах. — Ну, друзья, не расстраивайтесь. Можно будет отправить ещё одну делегацию. Подготовиться получше, найти аргументы!
Стат закрыл глаза, притворяясь смертельно уставшим. Он знал, что эта короткая пылкая речь обращена к нему. Он, держался до последнего и подбадривал других, но теперь у него просто не осталось сил. Что он скажет Флёр? Он обещал…эферийцы никогда не лгут…наплевать можно на его обещания! Косые взгляды окружающих они как-нибудь переживут, если будут вместе, а если Флёр останется одна? Как она переживет одна потерю ребенка? Корабль ещё не взлетел, и от синотов всего можно ожидать.
Не страшно умереть. Страшно то, что он не оправдал ожиданий. О великое Ладо, дай мне добраться до дома, я организую вторую делегацию, пообещаю им нашу медицину…подкуплю кого-нибудь, кто знает тайну световых скоростей… Не может пять миллиардов человек задохнуться в подземельях, потому что кто-то решил прибрать себе лишнюю планету.
— Ну что же, — раздался в наушниках голос пилота. — Летим! Три…два…один…старт!
Корабль дрогнул. Загудела поверхность взлетной площадки. Столб пламени ударил вниз, ракета оторвалась от земли. Люди, прижатые к креслам возросшей силой тяжести, старались дышать медленно и размеренно. Ракета набирала скорость.
— Выходим в верхние слои атмосферы! Готовьтесь, скоро начнется невесомость! — голос пилота прозвучал самой чудесной музыкой. Небо на экране стало черным. Они были почти в космосе, здесь любому снаряду с ядерной боеголовкой трудновато будет угодить в цель по наводке снизу. А в самой ракете взрывного устройства нет, эргометры эферийцев тоже кое-что умеют.
Стат открыл глаза, мысленно скомандовал себе собраться. Скоро он увидит жену и сына… Планеты в противостоянии, даже в анабиоз ложиться не придется.
Астрофизик Гран шумно выдохнул:
— Ну, все! Считай, дома!
И вспыхнул чудовищно яркий свет. Он сиял снаружи, он был в каюте и повсюду. Он ослепил их с экрана, забрался под веки, выжег зрение. Он не оставил ничего, ни воздуха, ни пространства, — ничего, кроме боли и ужаса. Стат зажмурился, вокруг расплылась темнота, и в ней пульсировали два светлых пятна, он открыл глаза — ничего не поменялось, все так же в черноте горели две цветных кляксы — его бывшие зрительные нервы. Кто-то отчаянно, надрывно кричал на одной ноте, кто-то, кажется, он сам, прохрипел:
— Бомба! Нас пытались взорвать!
Апатуриано стоял на смотровой площадке Президентского дворца. Зрелище отсюда открывалось необыкновенное — казалось, с огромной высоты виден весь Западный континент. Дома, даже многоэтажные, сверху казались микросхемами на печатной плате. Черный дым заводских труб сливался в одну темную перину, наброшенную на промышленные кварталы. Знаменитое Круглое озеро блестело на солнце монеткой.
Апатуриано смотрел вверх. Будто не сам принял решение, будто мог что-то изменить, будто это не было лучшим выходом… А эти парламентеры…они даже ничего не заметят. Это происходит мгновенно, и промахнуться трудно — аннигиляционный снаряд, новое оружие для космических войн, сам притягивается концентрированной материей. Потому его и использовать можно было только на огромной высоте.
Тем не менее, первый пристрелочный выстрел ушел «в молоко». И весь город увидел, как расцветает полярным сиянием небо умеренных широт.
Флёр проснулась от шума. Словно весь подземный город сразу охнул и застонал от боли. Сам включился экран локатовизатора — значит, центр связи вел передачу. Только что он показывал, она не поняла совсем — вот вроде белое, как античная статуя, человеческое лицо, искажённое криком, вот очертания каюты, что-то неясное мечется по ней, вот рука на весь экран… И свет. Белая вспышка. Полосы. Чернота. Тишина.
Вторая ракета с аннигиляционным зарядом попала в цель.
Снизу Апатуриано видел вспыхнувшую яркую звезду, которая горела ровным светом, а затем начала гаснуть. Высоко-высоко в небе над Тиксанданией возник рукотворный антимир, и его граница с миром обычным светилась, как отражение Большого взрыва. Шар антивещества расширился, поглотил корабль — и исчез. Только потоки невидимых глазу элементарных частиц неслись в разные стороны.
Флёр непонимающим взглядом смотрела на экран. Кажется, она потеряла сознание и бредила. Ничего из этого дурного сна правдой быть не может. Вот только почему так болит живот… Локатовизатор демонстрировал обрыдший до тошноты шар Сино Тау, вид из космоса, все, как обычно, но участок атмосферы над Тиксанданией светится… Скорбный и гневный голос диктора что-то быстро говорил, свечение показали крупным планом, там, на границе с космосом, вспыхнул разряд молнии — не ветвящийся, а прямой, словно горящее копьё. И погас. Плыли в черной пустоте огненные сполохи.
Она попыталась сесть, оперлась рукой об пол, ладонь скользнула, и Флёр снова растянулась на полу. Экран проиграл мелодию вызова — наверное, отец. Или сын.
Дверь открылась без стука, на пороге возникла одна из коллег с работы:
— Вы в порядке? Горе какое! Держитесь, дорогая, держитесь!
Флёр протянула ей руку, все ещё не понимая, как теперь жить и зачем. Коллега наклонилась и ахнула:
— Дорогая, да у вас же кровь!
На столицу Тиксандании надвигалась ночь. В небе догорали последние зарницы, ничто не напоминало об эферийском корабле. В новостях скупо сообщили о катастрофе, вызванной технической неисправностью. А в подпольных типографиях печатали газеты с речью эферийского посла — далеко не все рабочие могли пользоваться электронными устройствами. Им, по старинке, раздавали простые листовки.