— Непременно. Так я и поступлю.
Гусары расступились, и Кривин направился к помещению, где забаррикадировались его люди.
— Эй, собачьи дети, слушайте меня. Воевать с королем мы не нанимались. А потому — выходите по одному, сабли и прочее кидайте на воз! Это говорю я, ваш голова, пан Кривин.
После недолгой тишины послышался звук раскидываемой баррикады и появился первый ратник наемной хоругви. Оглядев двор, он сплюнул себе под ноги, подошел к возу и швырнул на него нагрудник и алебарду. Немного помявшись, присовокупил к этому и шлем.
— Ступай сейчас же наружу и жди остальных, — сказал Кривин.
— Принесла нас нелегкая в эти сарацинские земли, — проворчал воин, уныло бредя к распахнутым настежь воротам.
— Выше нос! Злато от нас никуда не денется, мы теперь будем на королевской службе.
— Интересная служба выходит, — буркнул воин. — Только что ошейник не успели напялить, и руки скрутить…
Следом за первым потянулись остальные ратники. Ходкевич не стал наблюдать за разоружением и направился внутрь терема. Маржанка встретила его гневными воплями. Выглядела она разъяренной тигрицей, глаза метали молнии, волосы находились в полном беспорядке, что придавало ей вид чистой фурии.
— Кто дал право вам вваливаться с саблями в личные покои благонравных людей? Я стану жаловаться, вас сгноят в казематах, Ходкевич!
— Насчет благонравности я умолчу, пани, — улыбнулся Ходкевич, снимая с головы шлем. — Что же до права, то дадено оно мне самим польским королем.
— Его величество конфискует эти земли в пользу короны? При живых наследниках? Мнится мне, что вы самоуправствуете, милостивый сударь.
— Живые наследники? Иной раз спрашиваю я себя — как таких земля носит?!
— Это вы о чем, пан кавалер?
— Извольте отдать мне ключ от подвала.
— Какого такого подвала? Вашим гусарам захотелось окороков и моченых яблок? Так обратитесь к прислуге!
— Вы знаете, о каком подвале идет речь. О сводчатом, с дубовыми вратами… Или прикажете силой его взломать?
Маржанка медленно отстегнула от пояса связку тяжелых ключей. Ходкевич протянул руку, но она резким движением метнула связку в пылающий камин, установленный здесь по рыцарской моде.
— Сами в огонь полезете, или гусаров кликните? — ядовито спросила она. — Глядите, как бы усики не опалить…
Ходкевич повернулся к ней спиной, пробормотав грязное ругательство.
— Эй, там, люди Кривина вышли? Кто свободен — ломайте дубовую дверь.
Маржанка издала звук, весьма похожий на рычание.
Когда разоруженная хоругвь вся собралась под стенами укрепленного поместья Жигеллонов, Кривин, влекомый любопытством, вернулся назад. Его впустили, и ворота замкнулись.
Как раз в это время тяжелая скамья, используемая гусарами в качестве тарана, сокрушила дверь в погреба Громобоя.
— Факел мне! — крикнул Ходкевич и пригласил командира наемников: — Следуйте за мной, милостивый государь.
Кривин нырнул вслед за королевским посланником под изящную резную арку.
— И что же мы намерены здесь найти?
— Думаю, пана Громобоя. Хорошо бы — в добром здравии…
— Он же пропал!
— Сдается мне — здесь и пропал. В степь он не уезжал. Вернее, собрался уезжать, послал вперед дружину, а сам задержался. Ратники на воротах припомнили, что не ехал он впереди своих верных людей. Дело было ночью, в спешке и суете…
— Ну и служаки, — проворчал Кривин. — Своего хозяина потерять. А куда дружина сгинула?
— Заговор был сплетен весьма искусно. Дружина попала в татарскую засаду. Или те, кто их перебил совсем недалеко отсюда, желали выдать себя за татар… Утром мои гусары нашли их останки, крымские стрелы и кем-то оброненный волосяной аркан.
— Что же с самим Громобоем приключилось?
— А это мы сейчас спросим у него самого, — сказал Ходкевич, шаря факелом вокруг.
Среди бочек и свешивающихся с потолочных крюков свиных окороков он заметил слабое шевеление.
— Связан, — прохрипел Кривин, метнувшись вперед и приподняв пана Жигеллона с соломенной подстилки. — Сейчас кляп сниму, глоток воздуха его взбодрит.
Послышалось хриплое дыхание и бессвязная ругань.
— Не воздух ему сейчас нужен, а вот это… — Ходкевич встал на колени, бережно поддерживая седовласую голову, поднес к запекшимся губам Громобоя мех с вином.
— Кликни людей, пусть спустятся и помогут ему выйти. — Королевский посланник сосредоточенно срезал ремни, опутывающие тело спасенного.
— И кто же его сюда упрятал, да так ловко? Маржанка ведь и вправду со мной прибыла в поместье.
— Это еще предстоит выяснить. Думаю, кто-то из холопов. Нашелся ли в усадьбе кто-либо, кто «опознал» родственницу, нечаянно нагрянувшую с целой хоругвью?
Кривин стал припоминать.
— Такой рыжий детина, конюх здешний. Он, да еще какая-то монахиня, находившаяся тут невесть зачем. Точно, совершала якобы какое-то паломничество, или обет какой исполняла… я в этом не силен. Эта божья пташка говорила, что знала в Кракове пани Маржанку и даже возила от нее письма к Громобою, пока не приняла постриг.
— Их сейчас нет в поместье?
— Как в воду канули третьего дня.
Появились гусары, помогли подняться Громобою, который хлопал глазами и нес какую-то околесицу, повели вверх по лестнице.
— Надо выйти к солнцу, милостивый государь, — заметил Кривин, кинжалом отхватывая от окорока изрядный кусок и впиваясь в него зубами. — Тошно здесь. Дух крысиный, солома гнилая…
— Погоди-ка. Сударь…
Ходкевич прошелся вдоль стен, высветил еще одну дверь, ударил в нее ногой повыше замка, приналег плечом. Кривин поискал глазами, выхватил из стенной скобы погасший факел, принялся чиркать кресалом. Ходкевич исчез в черном зеве открывшегося прохода.
Наемник успел доесть добрую треть окорока, приложиться к меху королевского посланника, оставшемуся лежать на соломе, — и тут наконец появился Ходкевич. Факел в его руке дрожал, лицо было белее мела.
— Многое я повидал на своем веку, но такое…
— И что же там? Скелет бабушки Громобоя?
Кривин протиснулся мимо Ходкевича. В пляшущем под земляными сводами факельном свете он увидел чудовищную картину. Подвал был буквально завален телами. Пять или шесть трупов, изуродованных, скованных кандалами и связанных ремнями… Тяжелый застоявшийся смрад ударил в нос, под ногами пискнула крыса, метнувшаяся по оскаленному лицу мертвеца в темный угол.
У дальней стены страшного помещения высился резной дубовый стол, заставленный алхимическими ретортами, заваленный исписанными листами и пыточными инструментами. На стенах алели написанные кровью бесовские знаки — пародия на нормальные буквы и рыцарскую геральдику.
Кривин выскочил, как ошпаренный.
— Помилуй бог, — прошептал он. — Довелось побывать в тайнике настоящего некроманта!
— Долго же сей грех замаливать… — Ходкевич уже справился с эмоциями, двинулся вверх по лестнице. — Давненько не случалось такого в здешних краях. Когда король узнает, велит спалить поместье и пепел развеять.
— Не велит, — убежденно сказал Кривин. — Всякое про него говорят, но никто не отрицает несомненные военные таланты. А укрепление здесь знатное, да и расположено отлично. Чистая заноза в боку московитов, вторгшихся в Ливонию. Здесь надобно божьих людей пригласить со свечами и книгами. Они быстро нечистый дух выведут.
Очутившись на свежем воздухе, королевский посланник расправил плечи.
— Приведите сюда пани Маржанку, или как там ее…
Самозванка явилась сама, двое гусар следовали за ней в отдалении.
Ходкевич уставился ей в лицо, силясь прочесть хоть тень, хоть намек на то, что перед ним не человек, а посланник бездны. Понятное дело, печати сатаны на челе он не углядел.
— Вы бывали, пани, в сем подвале?
— Бывала, — улыбнулась совершенно спокойная Маржанка. — Жаль только — вас со мной не было, милостивый государь. Я уж вам кое-что пошептала бы на ухо…