— Некоторые бывшие контрразведчики, — докончил грустно Стас.
— Именно, племянник, — палец полковника устремился в зенит. — Она обязана не поддаваться никакому ментальному контролю! Или спишу в обоз! В пехоту! В маркитантки!
Стас помолчал. Потом несмело намекнул:
— Если нет во мне особой нужды, может — насчет отпуска…
— Отставить давить на родственную жилу. Кумовство разводить в органах? Не позволю, не будь я твой дядя и полковник.
Пшибышевский наблюдал этот разговор словно бы со стороны, как будто смотрел странное тягомотное кино. Но все же была в этой киноленте какая-то особенная притягательность, изюминка.
Ему было сложно представить в роли полковника своего прежнего начальника, Сан Саныча. Тот был по-своему неплохим командиром, но чтобы вот так дурачиться! Никогда! Всегда собранный и серьезный, как собственный памятник…
А дядя Саша не служил, а как бы играл в службу.
Подобная манера общения водилась почти за всеми работниками безымянной конторы, с которыми довелось свидеться Стасу. Они из каждого мига служебного взаимодействия делали какое-то театральное представление, странно подбирая слова, меняя мимику и тембр голоса.
Поначалу это утомляло, потом он привык. У каждой марфушки, рассудил капитан, свои игрушки. На Лубянке все микро-феликсы. А здесь — макси-станиславские. Бывает.
— С питанием и тренировками все ясно, — сказал полковник, еще раз проглядев график. — Тиры и тренажеры отменяю своим волевым командирским решением. Что насчет ментальных тренировок?
— Герман говорит, — честно признался Стас, — что я полный бездарь.
— Мне он пишет совсем иное.
— Шуткует, наверняка, озорной наш.
— А как тебе сама практика?
— Да никак. Нудно и скучновато.
Битых два месяца капитан Пшибышевский разгадывал какие-то головоломки, разглядывал бесформенные кляксы на листах писчей бумаги, пытался одновременно следить за бьющейся о стекло мухой в одной части своего кабинета, и кривляющимся собственным отражением в кривом зеркале по другую сторону от стола.
— А еще, — настаивал полковник, словно желающий сделать научную карьеру на болезни пациента педиатр, — какие впечатления?
— Башка болит и кружится. Полным дураком себя ощущаю. Стал запоминать длинные последовательности бессмысленных знаков и пить водку напополам с вермутом.
Полковник уткнулся в график, потом переспросил:
— При чем тут вермут?
Стас хлопнул себя по лбу:
— Ах да, прошу прощения. Это уже из моей частной жизни и досуга.
— Ты мне это брось! Вермут — отставить! Только водку, можно с пивом. И только по выходным… Или после дежурства.
Стас подумал, вытянуться ли ему во фрунт, но пришел к выводу, что может получить в глаз. Он только сухо кивнул и сказал:
— Так точно.
— И все?
— В смысле, товарищ полковник?
— Больше никаких изменений не ощущаешь? Они есть, и график тому свидетель. Начальство интересуется твоим субъективным мнением.
— Сны цветные видеть стал, — помедлив, сказал Пшибышевский. — После первого ранения такого не было.
— После чеченского осколка?
— Нет, еще в школе, на фехтовании маска слетела. Партнер клинок в сторону отвел, но эфесом залепил так, что… В общем — три шва, сотрясение, минус два боковых зуба.
— А теперь видишь в цвете? Это отрадно. Надеюсь — чистая порнография мерещится? Никаких антисоветских демонстраций, ковбоев и бейсбола?
Стас устало прикрыл глаза. Этот балаган, в который его дядя превратил бывшее отделение комитета, начинал его раздражать.
— Одни бабы, пляжи и пальмы, — через силу выдавил он. — Никаких демонстраций и прочих противоправных действий.
— Хвалю. Объявляю тебе от лица службы благодарность! Но тренировки придется усилить. И сделать поразнообразнее.
Стас про себя застонал.
— Думаю, товарищ полковник, ненадолго эти цветные сны. Косоглазые товарищи скоро опять отобьют. Эти эфесы помассивней будут, чем на спортивной рапире.
— Но и ты с годами стал крепче, чекист, — подмигнул полковник. — Не первый год в органах, что тебе парочка-другая сотрясений? Ничто нас в этой жизни не вышибет из седла… Кстати о седлах… Прапорщик Елизавета!
В дверях тут же возникла «секретарша».
— С завтрашнего дня будете объезжать данного молодого человека. Ему уже бабы и пальмы мерещатся. Шутки шутками, а он не просто какой-нибудь дворник, а мужчина с табельным оружием. А ну как что в голову ударит?
— Так точно, — солидно кивнула шевелюрой, аккуратно уложенной на принципиально «штатский» манер прапорша. — Заезжу до упада. Ничего в голову не стукнет. И пальмы сниться перестанут.
Стас мрачно встал и подошел к окну, глядя на безмятежный московский дворик, где облетала листва.
«А чем я недоволен, в сущности? — подумал он. — Весело, деньги платят, никаких тебе вынесений служебных несоответствий и командировок куда не надо. Другие бы за это дядя Саше ноги целовали, а мне их манеры не нравятся».
Он повернулся к столу.
На него смотрел улыбающийся полковник, вертя в руках стасово удостоверение.
— И старые кони на что-то годятся, не так ли? — спросил он у Елизаветы, потом насупился. — Надо к тебе корочку гвоздями прибить, что ли. Недалеко так до беды, враги не дремлют!
Стас протянул руку, с удовольствием отметив, что пальцы совершенно не дрожат.
Взял удостоверение и положил его во внутренний карман пиджака, подумав: «Надо бы туда взведенную мышеловку установить, или противоугонное устройство».
— По ментальному самоконтролю тебе двойка, капитан, — заметил полковник. — Чуть мысли смешались — можно из тебя веревки вить, если знаешь — как. Посему мой приговор остается в силе — тренировки наращивать и наращивать. Баб и вермут урезать до необходимого минимума.
— Разрешите идти на пост? В смысле — в спортзал? — спросил Стас сухо.
— А когда ты собираешься с Елизаветой обговаривать время и место встречи?
«Это что, не шутка была?» — колыхнулась в голове мысль, и под хохот дяди и зловредной прапорши он заполошно схватился за карман с удостоверением.
— Встречаемся, товарищ капитан, — официозным тоном сообщила Елизавета, — в три ноль-ноль на метро ВДНХ.
— И что там?
— Там… — мечтательно закатила глаза прапорша, потом раздвинула слегка влажные от помады губы и провела кончиком языка по жемчужным зубам. — Там кони.
— Не понял.
— Четвероногие кусачие животные. Используемые человечеством примерно с эпохи неолита в качестве вьючного или верхового скота.
— И мы их будем… это… того…
— Именно так. Использовать в качестве верховых животных. У меня, между прочим, разряд.
— Товарищ полковник, — Стас побагровел. — Это-то зачем? Мечи, кони, тесты эти дурацкие?
— Ты не думай, — участливо сказал дядя Саша, — за тебя партия давно все продумала. Осталось действовать.
Совершенно неожиданно для себя Пшибышевский скорчил зверскую физиономию, щелкнул каблуками и вознес руку в фашистском приветствии:
— Хайль!
И тут же почувствовал, что ремешок на наручных часах его странно болтается. Опустил глаза и успел увидеть мелькнувшую руку прапорихи. Та сконфуженно потупилась.
Умиленно глядя на племянника, полковник наставительно изрек:
— Ломка стереотипов и нарушение правил собственного поведения — верный путь к парированию любых попыток ментального контроля. Прапорщик получает двойку и наряд вне очереди за топорную работу. Засим все свободны. Можно оправиться и закурить.
Стас уже выходил вслед за оскорбленной прапоршей, когда полковник сказал:
— А с гитлеровской символикой ты не балуйся. Не по-нашему это, не по-славянски как-то. Ломка стереотипов — дело правильное. Но надо и меру знать.
— Так это древнеримское приветствие, товарищ полковник, — возмутился Пшибышевский.
— Грамотный, — грустно констатировал начальник. — Завтра коню свой интеллект покажешь. Свободен.