Поймав паршивку, Кормак задержал дыхание, заглянул в пузырек и заткнул его особой каменной пробкой.
— Кажется, здесь еще на пару Сапег и одного Вишневецкого хватит.
Княжий посланец вскоре стал собираться.
— В другой раз к вам приедет иной человек, но покажет тот же перстень. Так что — прощайте, добрые люди.
В его устах выражение «добрые люди» приобрело особый, неповторимый оттенок…
Уже садясь на коня, он наклонился к Дрели:
— А ты девица, все же прикупи еще какого-нибудь яда, которым стрелы мазать сподручно. В Европах полно чернокнижников и алхимиков. Не все из них воры и обманщики, вовсе даже не все…
— Это ты к чему?
— Это я к Кракову, — сказал мужчина, поправляя шапку. — Есть такой красивый город у ляхов. Вино там отличное, и люди приятные. Очень, говорят, уважают театры и прочие срамные и пустые зрелища…
Когда опричник уехал, Кормак воскликнул:
— Ну, и как тебе? Ах, Басманов, меценат, блин, покровитель искусств!
— Ничего не поделаешь, этого следовало ожидать. Живем не в просвещенном веке, а в эпоху повальной грубости нравов. Кстати о грубости — зачем ты сел на Мальвину?
Ирландец поспешно вскочил.
— А как ты собираешься пришпандорить пузырек к собаке Сапеги?
— Если он действительно пригласит нас на охоту? Да запросто. Меня звери любят. Нужно только потренироваться это… пришпандоривать.
— А если найдут на шее у псины флакончик, не укажет ли все на тебя? Может, и впрямь арбалет вернее?
— Вернее было не ехать в Питере на фестиваль в честь Невской битвы, а смотреть «телепузиков», — проворчала Дрель. — Теперь же придется выбирать менее рискованный путь из двух отвратительных и смертельно опасных. Ладно, поглядим. Как карта ляжет…
В ответ на это, Кормак только хмыкнул и ничего не сказал. Собственно, и говорить было не о чем…
ГЛОССАРИЙ
Асторокань — современная Астрахань. Наряду с Тьмутароканью, была областью наибольшего продвижения русских на юг.
«Время рогатки отмыкать…» — улицы крупных городов в военное, а на Москве — и в мирное время по ночам перекрывались рогатками и стрелецкими «блокпостами». Соответственно, утро именовалось военными людьми «временем отмыкания рогаток».
Гизарма — разновидность алебарды. Вместо топора с крюком для стаскивания всадника с коня, была снабжена особым стальным зубом, выступающим на широком копейном лезвии.
Губной староста — должностное лицо, заведовавшее «губой», т. е. исполнявшее судебно-полицейские функции на местах.
Засечники — название этой особой породы русских ратников идет от засек, засечных черт, отделявших Россию от Дикого Поля на юге. Оборонительные валы, поваленные бревна, завалы и укрепленные посты чередовались в них с секретами и разветвленной системой подвижных патрулей. Созданные вначале для обороны, засечные черты с успехом использовались русскими для наступления на Степь и дикие племена. Сейчас об этом мало кто помнит, однако именно засеки позволили Москве значительно расширить свои владения. Первые оборонительные линии тянулись едва ли не в десятках верст от столицы, а последние достраивал уже Суворов по Тереку, вдоль Кавказского Хребта. Такой способ продвижения на юг создал в течение столетий особую касту воинов, мало пригодных для регулярных полевых сражений, но являвшихся доками в полупартизанской войне. Чем-то подобным были и казаки, но они никогда не отличались безусловной верностью Короне. Вспомним: во времена Смуты, уже после смерти Иоанна Грозного, тысячи казаков не единожды входили в Москву вместе со всевозможными лжедмитриями и польскими оккупантами. А вот засечники всегда оставались верны царю и отечеству. Из этой среды впоследствии вышла знаменитая русская легкая пехота — егеря и пластуны.
Игра в кости — любимейшее времяпровождение солдат многих веков, известна, по крайней мере, с римских времен. На глиняных кубиках рисовались римские цифры, и игроки выбрасывали их поочередно, набирая очки и спуская золото, нажитое нелегким ратным трудом. Костяные игральные кубики известны и у скандинавов, так что есть по меньшей мере два пути, по которым игра в кости могла попасть на Русь: греко-античный, и викингский. Из иных азартных игр известен так же древнеримский вариант русской игры «орел или решка», именовавшийся в империи «голова или корабль». Через Византию игра попала на Русь и в слегка модифицированном виде дожила до наших дней.
«Казаков, что хуже орд Гогов и Магогов, хуже мавров и сарацинов…» — русские (и не русские) казаки, действительно, наводили ужас на европейцев своей диковатой, бесшабашной храбростью и неприемлемой для рыцарства тактикой. Долгое время маститые католические богословы на полном серьезе спорили, не являются ли казачьи войска «ордами Гогов и Магогов» — демонов, которые должны вторгнуться в мир накануне Апокалипсиса. Легенда о демонах восходит корнями к монголам Чингисхана — уже в них крестоносцы увидели Гогов и Магогов. Впрочем, ее можно проследить и еще дальше, к временам Византии, когда считалось, будто Александр Македонский во время знаменитого своего восточного похода «на край света» усмирил и «посадил на цепь» некие злокозненные и могущественные демонические племена. Христиане, ожидавшие скорого конца света и Божьего Суда, верили, что накануне этих событий «падут оковы, наложенные Александром Македонским на племена Гога и Магога», и они придут с Востока, чтобы сокрушить христианский мир и приготовить путь Сатане.
Крылатые гусары, они же Золотые гусары — род тяжелой панцирной кавалерии в земле ляхов. Помимо серьезного и весьма продуманного доспеха и несомненной доблести, выделялись крыльями из птичьих перьев, закрепляемых на стальных полосах на задних доспешных пластинах. Атака гусар производила на неприятеля весьма грозное впечатление. Современники утверждают, что татары и турки испытывали перед этими воинами суеверный ужас.
Латинцы (также: латиняне, басурмане, папцы) — по большей части так в романе православные именуют католиков. Хотя, в действительности, к данному списку следовало бы прибавить еще целую череду вполне аутентичных и соответствующих эпохе непечатных и мало приличных кличек.
Ливонская война — историческим событием является «странная война», начавшаяся после взятия русской армией Нарвы и Дерпта. Вялое топтание по Ливонии закончилось оставлением нескольких гарнизонов и странным отступлением. В Москве и иных крупных городах началась смута. Заговорщики требовали прекращения «западной» политики Ивана Грозного и начала военной колонизации юга. С этим злом боролся узкий круг лиц, впоследствии известный как верхушка опричнины. Пока основная армия Курбского пропадала невесть где, ливонцы осмелели. Магистр Кестлер с десятью тысячами набранных по всей северной Европе воинов напал на маленький гарнизон в городке Ринген. Гарнизон пал после месячного ожесточенного сопротивления, нанес врагу потери в пятую часть состава и был поголовно истреблен. Кестлеру удалось уничтожить идущий на помощь отряд воеводы Репнина, но потери у немцев оказались таковы, что на этом контрнаступление и закончилось. Обеспокоенные активностью воспрянувшего из пепла Ордена, сторонники «западной» политики отбились от сторонников «юго-азиатского пути» и вновь вернули армию в Прибалтику.
Битва при Тирзене в 1559 году стала своего рода реваншем за гибель отрядов Русина и Репнина. Произошло сражение между войском Ливонского ордена под командованием рыцаря Фелькензама и русским войском во главе с воеводой Серебряным. Немцы потерпели сокрушительное поражение. Фелькензам и 400 рыцарей погибли в бою, остальные попали в плен или разбежались. После победы русское войско стало фактическим хозяином в Ливонии. Казаки и черкесские летучие отряды беспрепятственно совершали зимние рейды по землям Ордена до самой Риги, громя замки, обозы и мелкие отряды тевтонов. В феврале войско по тем же необъяснимым «политическим» причинам вернулось в Россию. Каперский флот Карстена Роде тем временем продолжал защищать новгородскую навигацию и нарушать коммуникации Ордена и его ганзейских союзников, громить корабли польских и свенских витальеров. В это же время Грозный начал разворачивать свой «запасной» план прорыва к студеным морям. В Вологду, сердце русских торговых путей, переселились многие опричники, там заложили каменный кремль. Началось активное общение с английским двором и освоение земель, много позже ставших архангельской областью. Так прорубалось второе окно в Европу, исправно прослужившее до времен Петра Первого и далее. И если планы России на Балтике казались многочисленным недругам Московии очевидными, то северный вариант остался вне поля зрения западных недоброжелателей. Сторонники «южной экспансии» продолжали давить на царя. К их партии откровенно начал льнуть Курбский. Самым печальным было то, что новгородские торговые люди также выступили против конфликта на Балтике. Новгородцев устраивало их исключительное положение единственных легальных торговцев с Европой. Им казалось выгоднее торговать с Ганзой и Орденом, чем воевать. В случае победы среди новых русских городов могли появиться конкуренты Новгороду, а в случае поражения купцы бывшего вольного города ничего не теряли. Группировка противников быстрой победы в Ливонской Войне увеличилась и сделалась влиятельной, как никогда. Весной 1559 года военные действия не возобновились, хотя Ордена был практически уничтожен. Смута внутри московского стана нарастала, давление на царя и его сторонников усиливалось. В мае Россия заключила с Ливонским орденом перемирие до ноября 1559 г. Ничего удивительного, что новая кампания началась очередным контрударом оправившихся ливонцев.