– Ты их что, вялить собрался? – спросил Москаленко.
– Зажарить впрок...
– Не парься. В любой болотине наловим, а жаренка твоя тут же стухнет. Верно, доктор?
– Верно, – подтвердил Блошкин. – Усремся потом.
– А от свежей жаренки ничего не будет? Французы небось не таких едят... – сказал я.
– Они ж чистенькие. – Доктор выбрался на бережок и тщательно отряхивал с ног ряску. – Вот жабы, которые в огороде живут, тех есть нельзя. А этих, зеленых – на здоровье. Диетическое мясцо.
Коля с сожалением бросил в воду последнюю лягуху, которая, так и не осознав привалившего счастья, поплыла прочь прятаться, и вылез на берег. За ним последовали остальные.
– Ого! – удивился лейтенант, заглянув в мой мешок. – Центнер мяса!
– Да тут жратвы – одни лапки, – недовольно пробубнил Коля, выжимая штанину. – А они махонькие, это ж не бройлеры. Вон американские ноги куриные – с мою почти размером!
– Не жидись, прапорщик, – строго сказал Шевкун. – На всех хватит.
Лягушек резво распотрошили и принялись стряпать: оторванные лапки-окорочка испекли в костре на большом плоском камне. Некоторых из тварей прапор поименовал «мичуринской мясной породой», потому что при жизни они передвигались кто на пяти, а кто и на шести ногах. Правда, дополнительные ноги не всегда были задние, мясистые...
Мясо было перепачкано гарью, чуть приванивало болотом, но оказалось тем не менее вполне съедобным. Диетическое, прав был пан Блошкин, на курицу немного смахивает. А уж под докторский спирт так и вовсе замечательно пошло. В качестве гарнира использовали остатки морковки и зелени с огорода – получился туристический стол не самого дурного пошиба. На гражданке я так не каждый день жрал... Да что там, не каждую неделю. Хули врать.
Тост сказал Москаленко, который, как ни крути, был всё же старший.
– Ну, сержант, – он повертел в руке берестяной стаканчик, Васюня искусно сработал каждому по посудинке, пока жарились лягухи, – бывай. Расти большой, не будь лапшой. Вылезем – отметим по-хорошему, с бабенциями и шампанским. Не вылезем – не один ли корень, сколько там тебе лет было. Так ведь?
– Так, товарищ капитан, – сказал я бодрым голосом.
– Ну и за твое здоровье тогда. – Капитан выдохнул и одним глотком осушил гильзу.
Пили по чуть-чуть, чтобы на дольше хватило. В охранении маялся затюканный Васюня, и я спросил Москаленко:
– Может, снесу ему выпить и пару лапок? Стаканы всё ж делал.
– Потом пожрет, – отказал тот. – А пить ему не надо, и так дебильный.
Потом я задремал у костра, ощущая в желудке приятную сытую тяжесть. Стемнело. Кто-то громко посапывал, старлей мрачно чистил автомат, пружина скакнула в траву, он полез ее искать, шепотом поминая «драные железяки». Заснул я, когда Васюню сменил Костик. Я еще успел увидеть, как бедный Васюня, хрустя, прямо с костями пожирает остывшие лапки, и провалился в глубокий сон.
Голова болела так, словно я осадил в одно рыло не пару гильз, а минимум литр этого самого спирта. Судя по унылым рожам соратников, они переживали то же самое, бодрыми выглядели лишь Васюня и Костик. Даже Москаленко тер виски и то и дело тошнотно плевался. Доктору пришлось хуже всех – он бегал блевать, хотя блевать-то уже ему было и нечем. Слушая, как доктор икает и давится возле куста, прапор заметил:
– Спирт небось из говна какого-нибудь. От чистого медицинского так не ломает. Да и выпили сущую ерунду, простой водки выжрали бы куда больше, и ничего бы.
– Всё равно больше никакого спирту нет, – сказал Костик. – Последний раз пили.
– Не хрен тут звездеть! – вскинулся прапор. – «Последний»... Чтоб у тебя на лбу солоп вырос. Кто тебя так говорить учил?
– Пошел ты... – беззлобно проворчал Костик. Пахнущего блевотиной Айболита капитан велел вести мне и Костику. Не то чтобы волочить на себе, но поддерживать, чтобы медикус не ударился рылом в грязь. Ну, мы и пошли. На график Москаленко, похоже, плюнул – какие теперь графики. Да и не было никакого графика, гадом буду – это капитан для порядку придумал. Для солидности.
Приметы бывшей цивилизации периодически попадались на дороге, повергая нас в странную радость. Миновали поле, буйно заросшее какими-то злаками вперемешку с дикими травами, на поле стояли несколько комбайнов. Когда-то красные, а сейчас насквозь ржавые, покрытые пробоинами. С вертолета их, что ли, погасили. Развлекался кто-то.
Потом попался трактор – обычный «Беларусь», лежащий в кювете лесной дороги на боку. Трактор тоже был старый, сквозь отверстия в огромном колесе проросло деревце. По годам вроде бы и рано такому деревцу прорастать, но здесь всё перло, как на дрожжах. Радиация, что ли? Но докторов дозиметр упорно молчал, показывал фон... Хрен с ним, не всё ли равно?
Набрели на разбитый самолет – военный транспортник «Ан-26», То ли его сбили, то ли сам свалился в лес, но раскидало машину прилично. Фюзеляж уцелел, и с разрешения Москаленко мы с Костиком его обыскали: вдруг жратву везли или бухло. Но нет, самолет вез пачки листовок («Русский и украинец – братья навек!») и какие-то пустые пластиковые контейнеры. Валялось там и несколько скелетов в ошметках формы, но ни жратвы, ни оружия мы не нашли. Скорее всего, кто-то до нас успел полазить, ведь должны были хотя бы автоматы остаться, пистолеты...
А потом мы вышли на железную дорогу. Железная дорога сохранилась совсем хорошо, белые железобетонные шпалы, видно, положили перед самой войной. Прапор припал к рельсу ухом – шутки ради, видать – и озадаченно пробормотал:
– Гудит...
– Что такое? – не поверил Шевкун, сам послушал и кивнул: – Точно, гудит. Что бы тут гудеть могло?
– Что бы ни гудело, а пойдем отсюда скорее, – велел Москаленко.
Я некоторое время оглядывался, словно ожидал, что по насыпи пронесется, разбросав горячие волны воздуха, зеленый пассажирский поезд с белыми табличками на боках – «Санкт-Петербург – Адлер», например... Или «Москва – Севастополь»... А за окнами пассажиры с неизменными вареными яичками в газетах, куриными окорочками в фольге, с лимонадом в полутора литровых пластиковых мототырках и обязательной водочкой посмотрят на цепочку странных военных в камуфляже, с автоматами и подумают: «Что ж, бля, за х...ня?!»
И будут совершенно правы.
Мы ссыпались вниз, пугливо озираясь – мало ли что там гудит – и, ломая низенький березняк, двинулись к лесу. По пути доктор споткнулся о еще один скелет, совсем старый, в ватнике и пятнистых штанах. Черт его знает, кто это был при жизни. Я посмотрел, нет ли чего полезного возле. Нету ничего, только ржавая бензиновая зажигалка.
– Чего ты там? – сердито окликнул Москаленко.
– Иду, иду, – сказал я, догоняя.
– Ты по костям этим аккуратнее лазий, – велел он. – Мало ли, от чего мужик сдох. Заразу подцепишь...
9
Дождь лил как из ведра. Притом жара стояла тропическая... ну, субтропическая, был я в Гаграх один раз в детстве, представляю. Попрятавшись под огромную старую елку, ребята спали, выставив охранение в виде Костика. Костик сидел чуть поодаль, под елкой поменьше, и что-то бормотал себе под нос с отсутствующим видом. Охранник... С другой стороны, кому мы тут нужны? Зачем?
– Кость! – позвал я.
– Какого?
– К тебе иду, не спится что-то.
– А я тебе колыбельную спою?
– Покурим.
Покурили. Сигареты заканчивались, скоро листву курить будем.
– Ну и что будем делать? – спросил я. – Сплошные приключения.
– Помню, кино французское по телику было – «В поисках приключений». Или «Искатели приключений». Там баба ничегошная была, – вздохнув, сказал Костик. – Часто показывали... Так что ты хотел?
– Самый хороший вариант, наверное, замочить хохлов и двинуть по своим делам. Напрашивается, – прошептал я. – Но есть несколько нюансов хреновых. А: куда двинуть? Б: зачем? В: дома нам всё ж обещали райскую жизнь по возвращении, и ну как не соврали?