Навернув обед, я прилег и задремал. Никто меня не беспокоил, только назойливая муха то и дело кусала меня за нос, пока я не подстерег ее и не убил ладонью. С тем и заснул – второй раз на дню.
Приснилась мне редкая штука – марш-бросок моторизованной колонны по Военно-Грузинской дороге. Правда, на самом деле я сидел в танке, а во сне почему-то видел всё как бы со стороны. Ну, типа, я на горе стою или в вертолете. Даже свой танк видел – с белой черепушкой на броне и маленьким красным флажком. Машины негромко рычали, в горном прохладном воздухе стоял сизый дымок выхлопа, а по обочине на «козле» с лихо изогнутой антенной мчался генерал-майор Сурмин.
Низко-низко над дорогой прошли два вертолета – наших, не грузинских.
А вот самое интересное, то есть как громили колонну, посмотреть мне уже не удалось, потому что меня разбудили.
Пробуждение мое оказалось таким же неприятным, как и предыдущее. Капитан по традиции пнул меня в ребра и обматерил – совершенно тускло, без выдумки, просто для порядка. Такой у него был, видать, стиль работы.
– Пойдем на допрос, – сказал он. – Ты, говорят, тут в камере пошумел малость. Как вернешься, устрою тебе по блату звездюлей. Покамест не могу – следователь ругаться будет.
– Сам ты звездюль сапожный, – буркнул я себе под нос так, чтобы капитан не слышал, и в сопровождении прыщавого холуя в погонах почапал на допрос.
Прилизанный следователь в гражданском вполне радушно усадил меня в кресло и поместился напротив.
– Меня зовут Аркадий Борисович. А вы – Птахин Валерий Игнатьевич, двадцати девяти лет, проживаете по улице генерала Трошева, дом семь, квартира тридцать четыре, так? Трошева – это раньше улица Жукова была, так?
– Так, – согласился я. Потом вспомнил, что во всех книжках положено просить у следователя сигарету, и попросил. Он дал мне хорошую сухую «Приму», поднес спичку и продолжал:
– До последнего времени работали в охране пункта гуманитарной помощи ООН номер шесть, так?
– Так.
– В каких отношениях находитесь с Преображенским Алексеем Михайловичем?
– Не знаю такого, – пожал я плечами.
– Так уж и не знаете? – заулыбался следователь. – А вчера вместе с ним кушали, между прочим, в столовой номер двадцать один. И распивали спиртные напитки, несмотря на запрет, так?
– Ой, насмешили, – скривился я. – Это Дрозд, что ли? Так он еще и Преображенский? Не знал, честное слово. Знаю такого, правда, не лучшим образом.
Поди ты, в столовой нас пасли! Это с чего такое внимание?
– А известно ли вам, что Преображенский Алексей Михайлович совершил на гидропонных установках, где работает, кражу ста сорока трех килограммов минеральных удобрений, каковые продал затем жителю села Глушково Понасенко Василию Васильевичу?
– Во как! – подивился я. – Не знал. Крут Дрозд.
– Так уж и не знали? Ну, допустим. – Аркадий Борисович вскочил, походил кругами по комнате и продолжал: – А такого Букина Романа Павловича знаете?
– Ромка Букин? Служили вместе в танковых. Механик-водитель. Сейчас, кажется, в каких-то коммерческих структурах, я его года два не видел.
– А вы знаете, что Букин Роман Павлович убит позавчера вечером при невыясненных обстоятельствах у себя дома?
– Допрыгался, значит, Ромка. Ну, господь с ним. Я его предупреждал.
– О чем это? – прицепился следователь.
– Не ходи, говорил, Ромка, в коммерцию. Убьют. По-моему и вышло.
Следователь помолчал, катая по столу ярко-красную авторучку с торговой маркой кока-колы.
– Точно не видели его в последнее время?
– Говорю, года два не видел.
– Ну, допустим. А такого Мехтиева Гейдара Мухтаровича знаете?
– Бог миловал. Таких друзей не имею.
– А я про друзей не говорю. У означенного Мехтиева вы сегодня утром отняли крупную денежную сумму, а самого избили, так? Было?
– Было. А он первый полез. Оскорбил меня и вообще занимался спекуляцией.
– Врете. У него два свидетеля есть. Вы его ударили и потом еще ногами били, так? Повредили ребро, у меня справка медицинская есть. Знаете, что вам за это полагается?
– Да уж догадываюсь.
Чаю у него, что ли, попросить? Книжные каноны рекомендуют...
– Чайку у вас не будет? – спросил я.
– Чайку нету, – признался следователь и вздохнул. – Нету чайку. Зарплату задерживают, а уж про чай...
Мне почему-то сделалось неудобно.
– Да я так... И что мне инкриминируется, Аркадий Борисович?
– Да ничего, собственно, – огорошил он меня.
– То есть?
– Обычный административный арест, всё по закону. До трех месяцев.
– А били меня тоже по закону?
– Нет, били, надо думать, по почкам, – сказал следователь, проявив неожиданное чувство юмора.
Я знал этот анекдот, который он перефразировал, хотя его и запретили в свое время как профашистский. Еврея там били по морде, а не по паспорту.
– Шутите... И долго мне еще здесь сидеть?
– По закону – до трех месяцев, я ж сказал. Но я думаю, отпустят. Посидите дней пять, и отпустят восвояси. Этому... Мухтаровичу всё равно, а про остальных я вас с прашивал так... Постольку-поскольку. Работа. Так что идите, – он вызвал милиционера, – и впредь не грешите. Или хотя бы следов не оставляйте, так?
3
...Танки перли по черниговской земле, сворачивая аккуратные мазанки и плетни. Красивые, изящные машины «Т-80», а навстречу с украинской стороны шли точно такие же «Т-80», только с трезубами на броне. Мы к чертовой матери соскребли перед боем орлов и триколоры, нарисовали красные звезды, не поленились. Понаписали «На Киев!», «Спасай Россию» и всё такое прочее. Отцы-командиры посматривали косо, но не лезли. Самим, видать, хреново было.
Наш водитель Костик орал «Броня крепка». Во всех машинах, наверно, орали. Я вспомнил танковую атаку в «Обитаемом острове» Стругацких и нашел много общего. Блицкрегеры, мать нашу... Вот только танки у нас самые настоящие, боевые.
Потом появились хохляцкие вертушки, и наш танк получил свое одним из первых. ПТУРС сбил правую гусеницу, разнес катки, и мы полезли из люков, матерясь и вертя головами. Я малость оглох, а вот Костику досталось серьезнее – из ушей и носа текла кровь, и был он вроде как без сознания.
Наш лейтенант-москвич со странной фамилией Полиэглит сказал:
– Бля! Пошли назад, а то нас тут передавят на хрен, как клопов. Сейчас такое начнется! Не заметят ведь – ни наши, ни ихние. Намотают на гусеницы.
В дыму и копоти мы заспешили назад, таща Костика. Несколько раз мы его роняли, спотыкаясь на колдобинах, башкой стукали, но ему было всё равно, а нам и подавно.
Основная волна танков уже прошла, ее догоняли отдельные отставшие машины, да еще несколько горело после вертолетной атаки. Из некоторых вылезали черные фигурки, из большинства не выбрался никто.
– Бля буду, долбанут ядерным! Бля буду! – бормотал бегущий рядом со мной наводчик Лушкин, контрактник из Омска.
– Долбанут или нет – это еще неизвестно. От нее всё равно не убежишь. А вот чтобы свои не подавили, надо сматываться, – просипел я и полетел в траву, споткнувшись о какие-то дрова. Сильно ушиб коленку, но плакать над нею было некогда.
Когда мы оказались более или менее в тылу, Костик очухался и спросил:
– Убило кого?
– Типун тебе! – испугался Лушкин. – Кроме тебя, дурака, целы все.
– Короче, – сказал лейтенант, плюясь грязью. – Если не появятся ремонтники, медики или еще какие педики, посидим часок да и двинем дальше. Дезертирство не припишут, если надо – пусть идут проверяют, что там с танком.
Мы спрятались под старым перевернутым комбайном и закурили лейтенантский «Опал», Потом съели найденную в кармане у Лушкина пачку печенья и задремали. Спали часа четыре, а обнаружили нас ремонтники, которые тащили в тыл легко подраненные танки. Кто-то из них из скромности зашел отлить за укрывший нас комбайн и едва не обмочил лейтенанта, спавшего там, разинув рот.