Приведя к месту хозяйку дома, король Генрих подошел к огню и громко сказал:
– Вы нас балуете, сэр Ричард! После такой роскоши как нам снова привыкать к дыму наших сырых дров? Это самый ценный огонь, когда-либо виденный мной в обоих государствах!
– Он будет еще ценнее, – сказал Виттингтон подходя к королю.
– Вряд ли, – ответил Генрих, – если только не бросить туда корону. Но на это у меня не хватит средств, потому пожалуй, ее придется в скором времени заложить.
Вместо ответа лорд мэр хладнокровно вынул из кармана огромную пачку пергаментов, связанных лентой и улыбаясь преподнес их королю.
– Вы показываете мне это, верно, для того, чтоб отнять у меня аппетит перед обедом и тем сэкономить на мне, – вскричал Генрих, с отвращением посматривая на пачку. – Неужели вы скупили все обязательства, выданные мной в бедственные времена целой своре евреев? Не придется ли мне послать за своей короной прежде, чем уйти отсюда? Впрочем, – прибавил он, – я рад кредиторам подобного вам круга; только я боюсь, сэр Ричард, я боюсь, что много пройдет времени до тех пор, когда вы получите чистое золото вместо этих грязных пергаментов. Но ты с ума сошел, Дик Виттингтон! Дайте щипцы!
Ричард, тихо улыбаясь, положил связку на пылающий огонь.
Генрих кинулся щипцами вытаскивать документы, и чуть было не вытащил их, но лорд мэр удержал его руку.
– Да знаете ли вы, леди Алиса, – вскричал Генрих, – что стоят эти бумаги?!
– Шестьдесят тысяч ливров, – ответила она спокойно. – У мужа моего есть свои фантазии, и я умоляю ваше величество не препятствовать ему исполнить то, к чему он готовился столько времени.
– Да, сир, – прибавил Виттингтон, – вы знаете, что Господь наградил нас своими благами…
– Ты победитель, Виттингтон! – вскричал король, с улыбкой поднимая голову. – Ты отправляешь меня за море, обязанного тебе всем. Кэт! – обратился он к жене. – Благодаря его, он оказал твоему мужу великую услугу!
Екатерина грациозно протянула мэру свою беленькую ручку и вместе с тем удивленно посмотрела на мужа, пришедшего в такой восторг от этих дымящихся бумаг, запах которых заглушал аромат горящей корицы. Но лорд мэр вновь подбросил на пылающие уголья щепотку пряностей, и пир начался. Нечего говорить о всей роскоши обеда, которая была изумительна. После же всевозможных пирожных и десерта, принесли великолепную кошку с эмалевыми глазами, и Генрих провозгласил первый тост: За здравия кошки!
Каждый из посетителей нашел у себя под салфеткой по паре надушенных перчаток испанской кожи, на которых было вышито по тигровой кошке.
Малькольм был в восторге, что ему удалось усесться рядом с Эклермондой, но ему досадно было, что та обращала все свое внимание не на него, а на своего соседа с другой стороны, худощавого молодого человека с мечтательным выражением лица, представителя общества золотых дел мастеров.
– Что это за монахиня стояла у дверей, – спросила она, – совершенно как наша бегинка?
– Такого ордена у нас нет, – ответил молодой человек с недоумением.
– Э, мастер Прайс, – вскричала миссис Вольт. – Общины обязаны были посещать бедных, учить детей молитвам, принимать их у себя и давать более обширное образование. Они должны были также ходить за больными и помогать им.
– А можно будет посетить эту общину? – вскричала Эклермонда.
– Конечно, – ответила миссис Вольт. – Я с удовольствием пойду с вами – там у меня еще есть знакомые.
Эклермонда с удовольствием приняла это предложение, что в высшей степени возмутило шотландскую гордость Малькольма.
По окончании пира все королевское общество село в лодки и по Темзе отправилось обратно в Виндзор.
ГЛАВА VI
Малькольм и Эклермонда
– Что намерен ты делать с этим юным отпрыском знаменитого рода Стюартов? – спросил король Генрих Джемса, глядя вместе с ним на Малькольма, играющего с Ральфом Перси в ключи – первоначальную форму игры в кегли.
– Я уже решил его участь, – ответил Джемс.
– А каким образом?
– Хочу женить его на Эклермонде Люксембургской.
Вместо ответа Генрих только протяжно свистнул.
– Ты разве имеешь на нее другие виды? – спросил Джемс.
– Я? Да какие же виды могу я иметь на голубку, укрывшуюся у меня от когтей сокола? К тому же, не обречены ли они оба на монастырскую жизнь?
– Да, но ведь обеты их не имеют никакого значения, – возразил Джемс.
– Я никогда не позволю себе вмешиваться в подобные дела, – сказал Генрих.
– Ба! – вскричал Джемс. – По-моему, монахи далеко не такие безгрешные люди, чтобы было предосудительно отвлекать юношу от их общества.