– Ба! Это ты, Малькольм! – вскричал король Джеймс, входя в отведенную ему квартиру. – Верно, ты потерялся в толпе? Я целый день не видал тебя.
– Меня оскорбили, сир, – ответил юноша. – Не будете ли вы столь милостивы дать мне разрешение отправиться к своим, сражаться во французской армии.
– Что? – вскричал Джеймс. – Ты думаешь бегством смыть с себя оскорбление?
– Этого бы не было, если бы обидчик был равный мне в глазах света, сир.
– Да кто же затронул твою честь, глупый мальчишка?
– Король Генрих, сир. Он ударил меня кулаком и по-свински обошелся со мной; вследствие этого, я не соглашусь съесть и крошки его хлеба, пока он не даст мне удовлетворения.
– Действительно, не много же этих крошек придется тебе съесть у него после подобных объяснений, – промолвил Джеймс. – А, теперь я все понял! Ты, верно, вместе с Готспуром и другими накинулся на городских обывателей, а Генрих дал всем вам нагоняй, не разбирая ни звания, ни происхождения! Стыдно, Малькольм! Давно ли заверял ты всех и каждого о своем отвращении ко всякого рода грабежу?
– Я и не думал грабить… Но в том доме скрывались Арманьяки, а король и слушать не хотел…
– Потому что он наперед знал об этом вымысле. Спал, что ли, ты, когда он вчера вечером строго запрещал, под каким бы то ни было предлогом, употреблять насилие против жителей города, а если кто и вздумал бы, в свое оправдание, пустить в ход старую небылицу об измене, то чтобы немедленно поставлен был караул и уведомлен об этом один из капитанов? Ведь ты слышал, не правда ли?
– Всякий выговор от вас, сир, будет принят мной с покорностью; но только от вас. Ни от какого другого короля христианства! Еще менее позволю я угрожать отсрочкой дня посвящения моего в рыцари, – словно мне придется от него получить это достоинство!
– А я посвящу тебя только тогда, когда король Генрих простит Ральфа Перси, – ответил сухо Джеймс. – Я считал тебя умнее, Малькольм. Под чьим знаменем находишься, тому и должен повиноваться. И я бы покорился Солсбери или Марчу, если бы они стояли во главе правления.
– В таком случае, сир, – сказал Малькольм, обидевшись, что король не берет его сторону, – я здесь не останусь более!
– Неужели! – вскричал сердито Джеймс. – Вот что сталось из того скромного юноши, собиравшегося укрыться в монастыре от испорченности мира сего! Он покидает своего короля и родственника, чтобы на свободе грабить честных людей!
– Нет, сир, чтобы избавиться от оскорблений.
– Ты думаешь, что Жан де Букан всегда будет гладить тебя по шерсти? Ты видел, как Дуглас Черный был любезен со мной? И надеешься расположить его к себе своим умильным рыльцем! Малькольм, в качестве твоего повелителя и опекуна запрещаю тебе делать эту глупость и повелеваю перестать злиться и строже исполнять свои обязанности. Что? Вот ты уже и зарыдал, глупый мальчишка! Куда девал ты свою энергию?
– Сир, сир! Что подумают обо мне мадемуазель де Люксембург и другие… если узнают, что я молча преклонил голову под рукой, меня ударившей?
– Она сочтет тебя за дерзкого и невоспитанного мальчишку, ни к чему не способного, если узнает, что ты перешел в лагерь низкородных для поддержания дурного дела единственно из-за того, что не захотел снести выговора и подчиниться дисциплине.
В эту минуту в голове Малькольма промелькнула мысль, что, конечно, король не отнесся бы так легко к этому делу, если бы оно несло в себе печать смертельной обиды, как он это вообразил сначала; мысль эта сильно успокоила его, потому что для него крайне прискорбно бы было разлучиться с Джеймсом и присоединиться к партии, враждовавшей с друзьями Эклермонды, о чем он никогда и не подумал бы, будь он в нормальном состоянии духа.
– Но моя честь, сир!.. – проговорил он таким тоном, что Джеймс тотчас же его понял.
– О! Что касается твоей чести, тебе не о чем беспокоиться; последний рыцарь армии мог бы равным образом поступить в отношении тебя, ничуть не запятнав ее. Но, глупый мальчишка, неужели ты думаешь, я остался бы так спокоен, если бы твоя честь была в чем-нибудь затронута?
Малькольм вздохнул свободнее и промолвил:
– Я не покину вас, сир, только в том случае, если вы дадите мне слово, что моя честь не пострадает от этого…
Джеймс разразился смехом.
– Можно было бы выразиться немного полюбезнее, прекрасный кузен мой! Впрочем, и за это тебе большое спасибо!
Малькольм, пристыженный и обиженный этим саркастическим тоном, замолчал и через минуту воскликнул:
– А если история эта дойдет до слуха туренского епископа?
Джеймс снова засмеялся.
– Может, и не дойдет; а если и дойдет, то он все это примет как необходимый урок юному сквайру.