Глава II. Последнее путешествие
На следующий день жара стояла невыносимая. Обедню отслужили в походной церкви, находящейся постоянно при Генрихе.
Английский король присутствовал при обедне; войска его выстроились во фронт, готовясь к смотру перед походом. Вся армия, в полном вооружении, сверкающем под яркими лучами солнца, весело и доверчиво готовилась встретить любимого монарха, всегда успешно водившего их в бой.
Один только рыцарь был без оружия, и рыцарь этот был шотландский король. В простом замшевом полукафтанье, с закинутым на плечи плащом, но без оружия, он, со сложенными на груди руками, ожидал окончательного решения короля.
Через несколько минут появился король в самом блестящем вооружении, и, лишь только он вложил ногу в стремя поданной ему лошади, со всех сторон раздались несмолкаемые крики:
– Да здравствует король Генрих!
Король сделал несколько шагов по направлению к знамени, но вдруг поспешно схватился за луку своего седла, пошатнулся и непременно бы свалился с лошади, если бы Джеймс не подбежал к нему на помощь.
– Ничего, – сказал Генрих, – оставь меня…
Слова замерли на его губах, он схватился за бок, выронил поводья, глубоко вздохнул, и ужасное страдание отразилось на его утомленном лице. Короля осторожно донесли до палатки, и положили на только что оставленную постель.
– Развяжите кушак, – сказал он и с улыбкой прибавил: – Перси слишком стянул его.
Действительно, Перси, снаряжая его, сильно стянул кушак, но все равно платье ему было так же просторно, как скорлупа на прошлогоднем орехе!
– Отправляйся вперед, Джон, с войсками… – говорил он, тяжело дыша, – мне надо пустить кровь… Я догоню вас на носилках.
– Варвик, Солсбери… – начал было Бедфорд.
– Нет, нет! – решительно сказал Генрих. – Или я, или ты! Если бы только у меня хватило сил! Но тут в боку что-то засело, мешает сесть на лошадь и говорить. Отправляйся сию же минуту, тебе известна моя воля, я догоню тебя!..
Противоречить было немыслимо: всякое возражение увеличивало его нетерпение, а вместе с ним и страдания. Бедфорду ничего не оставалось, как покориться и взять в свои руки бразды правления.
– Ты сможешь остаться с ним? – обратился Джон к шотландскому королю.
– Не прямая ли это моя обязанность? – ответил тот.
– Не сердишься ли на него? – спросил Бедфорд. – Я с ума бы сошел, если бы пришлось оставить его в таком положении на чьих-нибудь посторонних руках! Одни слишком глупы, а других… он не послушается.
– Я сделаю для него все от меня зависящее, – сказал шотландский король, сжимая его руку. – Что бы он ни делал, Гарри навсегда останется для меня Гарри. Но поторапливайся, он успокоится, когда узнает, что ты уехал.
Бедфорд тяжело вздохнул. Ему было трудно оставить брата в ту самую минуту, когда более всего нуждался в силе духа: не делался ли он главнокомандующим накануне важного сражения? И он старался запомнить до малейших подробностей все приказания Генриха, отданные им, несмотря на страдания, как обычно толково и ясно.
Генрих почти что выгнал брата в то время, как цирюльник пускал ему кровь. Вся армия уже вышла в поход, и в лагере водворилась тишина, так как король оставил у себя самый незначительный конвой, отослав всех своих приближенных, попавшихся ему на глаза.
Кровопускание несколько облегчило страдания больного, но он страшно побледнел и задремал в совершенном бессилии.
– Кто тут? – промолвил он, просыпаясь через несколько часов. – Почему ты здесь, Джеймс, ты, всегда алчущий сражений?
– Не менее, чем видеть тебя здоровым, – ответил Джеймс.
– Я чувствую себя лучше, – сказал Генрих, – и теперь могу ехать, – да это и необходимо. Я задохнусь, если мне придется пробыть до полудня в этой палатке!
– Хорошо, но ты не поедешь за армией.
– Хорошо, я возвращусь назад. Место больного подле своей жены. Не стану оспаривать у Джона славу сегодняшнего дня, – он слишком заслужил ее!
Прежняя раздражительность Генриха сменилась благодушием. Тотчас же были приняты меры к обратному путешествию в Венсен; отыскали большую барку, решив, что поедут по воде, а не в носилках, сильно утомивших короля.
Никто не упоминал ни о Патрике Драммонде, ни о вчерашней размолвке. Генрих, видимо, совершенно забыл об этом. Что же касается Джеймса, то он был слишком великодушен, чтобы тревожить Генриха в то самое время, когда тот был поручен его заботам. Нечего было бояться, что казнят пленника, так как король пожелал лично заняться этим делом; одна только опасность грозила Патрику – чтобы кто-нибудь не открыл его случайно и не убил его по собственному произволу, как шотландца, скрывающегося у своих врагов.