В соседней зале подали обед, и все придворные отправились туда. Через несколько часов после наступления сумерек поднялась драпировка, и Эклермонда тихо подошла к леди Варвик.
– Королева проснулась, – сказала она, – и требует вас.
Затем она направилась к Малькольму, сидевшему рядом с сэром Робсартом, и украдкой передала ему перстень – причину стольких беспокойств и треволнений.
В то время как все встали, направляясь к покоям королевы, Робсарт с Малькольмом поспешно спросили молодую девушку, как это удалось ей получить перстень.
– Бедная королева! – сказала Эклермонда. – Она до такой степени убита своим горем, что не в силах отказать кому бы то ни было. Крики и слезы утомили ее, и после нескольких часов сна она сделалась совершенным ягненком. Я только напомнила о короле, ее супруге, и сказала, что он, конечно, уничтожил бы этот перстень, чтобы кто-нибудь не воспользовался им против интересов сына.
Эклермонда посоветовала Малькольму поторопиться с отъездом во избежание какой-нибудь возможной интриги против него.
Малькольм простился со своей невестой и, поцеловав ее руку, сказал:
– Как благодарить вас за такое доверие?
– Да хранит вас Бог, мессир! – промолвила она, не намекнув, однако, об обещании.
Она боялась сомнением оскорбить его и только прибавила:
– Я всю свою жизнь буду благодарить вас за свое спасение! Прощайте! Первым долгом буду молиться я за вас и сестру вашу!
И Малькольм с облегченным сердцем пошел собираться в путь.
Глава V. Доверие
Последние лучи заходящего солнца освещали Джеймса Шотландского и Джона Бедфордского, грустно сидевших вместе.
– Посланник твой еще не вернулся? – спросил Бедфорд, выходя из задумчивости.
– Не встретились ли ему какие-нибудь затруднения? – ответил Джеймс с некоторым беспокойством.
– Жаль, что я не написал прямо Робсарту, – сказал Бедфорд, – юноша слаб характером, его легко могут провести.
– Он знает, что я поручился за него, – сказал Джеймс.
При этих словах легкая улыбка искривила тонкие губы Бедфорда.
– Да, – сказал Джеймс, – надо признаться, что Малькольм доставил мне немало хлопот за последнее время. Лагерная жизнь развила в нем дурные наклонности, но все же, в сущности, он хороший малый. Надеюсь, что грустное событие, совершившееся на его глазах, возвратит его на путь истинный.
– Может быть, – заметил Бедфорд. – Во всяком случае, я бы не отправлял его в Париж, где эта графиня Жакелина опять направит его досаждать мадемуазель де Люксембург.
Джеймс вздрогнул, вспомнив, что и Малькольм указывал на это препятствие.
– Она не осмелится в такое время! – вскричал он.
Вдруг послышались ускоренные шаги, дверь отворилась, и, весь в крови и грязи, поспешно вбежал Ральф Перси.
– Простите за смелость, мессир герцог! – вскричал он, едва переводя дыхание. – Разбойники напали на Малькольма Стюарта и убили его!
– Убили?.. Умер? – вскричали принцы.
– Жив еще… в часовне, и просит видеть вас, монсеньор, – ответил Перси. – Он просил положить себя возле короля Генриха, а так как тут скорее всего можно было найти священника, то мы исполнили его желание.
– Бедный мой Малькольм! – сказал со вздохом Джеймс и вместе с Бедфордом поспешил в часовню.
Дорогой Ральф сообщил подробности этого грустного происшествия:
– Мы пошли в лес вместе с Тректоном и Китсоном, и еще с полудюжиной товарищей подышать свежим воздухом, как вдруг невдалеке послышался ужасный крик и бряцание оружия, словно происходила ожесточенная борьба. Мы кинулись сквозь чащу и увидели около двадцати всадников в полном вооружении, окруживших бедного Гленуски. Мы обнажили мечи и, закричав что есть мочи, соскочили с коней; негодяи не дали даже себе труда пересчитать нас и разбежались во все стороны, а один из них ударил бедного Стюарта кинжалом на прощание. Во все время пути он истекал кровью и только едва внятно смог промолвить благодарение Богу, что мы явились вовремя, прося послать за отцом Беннетом и за вами.
Они подошли к часовне. Появление раненого остановило погребальное песнопение. Когда же священники и монахи расступились, чтобы дать дорогу Джеймсу и Бедфорду, то вошедшие увидели Малькольма, лежащего на подушках у подножия тела короля Генриха. Обнаженная грудь его испещрена была кровавыми полосами, а траурное одеяние и черные волосы придавали еще большую бледность его лицу, выражавшему необычайное довольство и удивительное спокойствие в то самое время, как он принимал причастие из рук отца Беннета. Принцы встали поодаль. Вскоре Малькольм проговорил едва внятно: