Лейник тянулся, казалось, бесконечной лентой. Небо хмурило, верно, снова будет дождь к вечеру. В этих окрестностях уже должна была показаться деревенька, но луг оставался пустынным. Мы делали только короткие привалы, спеша добраться до первого селения.
— Похоже, заночевать на берегу придется, — выдохнул Зар, вглядываясь в туманные дали.
Закрапал дождь, орошая сочную молодую траву, что за эти три дня, пока шли через лес, поднялась и загустела хорошо. Сурьяна на голос лучника обернулась, но, столкнувшись с моим взглядом, тут же отвернулась. Поднял голову, вглядываясь в низкие растелившиеся по небосклону серые тучи, мелкая крупа облепила лицо и волосы — похоже, что так и будет идти всю ночь.
4_8
— Пока рано останавливаться, проедем за ту излучину, а там посмотрим.
Загиб русла не таким и коротким оказался, темень опустилась такая, что и дороги уже не видно, и морось не прекращалась. Но недаром проделали путь — впереди огоньки тусклые завиднелись. Проехали еще немного — показались очертания крыш в светлой полосе окоема. Дворы, погруженные в серую мглу, стояли на взгорке, а позади березовая роща раскинулась, окутанная седым туманом.
Как только приблизились к первому частоколу, залаяли псы, поднимая в округе шум. Хозяин крайней избы в овечьей душегрейке — бородатый и крепко сбитый мужик — поспешил встретить путников, выйдя в ворота. Настороженно обвел очами всадников, да увидев, что опасности и нет никакой, расправил плечи.
— Здрав будь, хозяин, — выехал вперед я.
— И тебе поздорову, — тут же ответил мужик.
— Пустишь под кровлю путников на ночлег?
— А что же пустить, коли зла не несете, — хозяин обвел оценивающим взглядом видных воинов и умиротворился совсем. В воротах появились еще двое мужей, моложе значительно, рослые да угловатые — видно, сыновья.
— Открывай, Волош, — велел, — меня Добромыслом звать, проезжайте, место всем найдем, как раз вечеря, вовремя вы подоспели, прямо к горячему столу, — засуетился Добромысл.
Распахнули настежь, гридни под лай псов один за другим проехали внутрь.
— Тавра, чего на пороге топчешься, видишь, гости — справь еды побольше!
Женщина, что вышла на шум, встрепенулась да назад ушла вглубь избы светлой.
Дождь припустился сильнее. Волош, заперев ворота засовом деревянным, вместе с братом подхватили под уздцы жеребцов гридней и повели в постройки хозяйские.
— Кто же у вас тут в веси за старшего? — спросил, спрыгнув на землю.
— Я и есть староста, — выпятил грудь Добромысл.
Я оглядел высокую избу с крутым лестничным подъемом в горницу.
— Слышал ты, что разбойники тут у вас водятся?
Лицо Добромысла вытянулось чуть, а плечи опустились.
— Откуда же взялись они?
— Ты будь теперь осторожен, Добромысл, и кого попало не привечай.
Мужчина застопорился, но быстро нашелся.
— Проходите, а то промокнем до нитки, дождь-то как расходится.
Староста направился к крыльцу, Волод и Кресмир за ним следом потянулись. Я обернулся, выискивая Сурьяну. Она стояла в стороне под дождем, строгая и стойкая. Бледная и уже изрядно промокшая. И откуда в такой маленькой девчонке столько силы?
Покинув место, где только что разговаривал со старостой, приблизился, нависая над ней, разглядывал некоторое время ее блестевшее от дождя лицо, погружаясь в зелень глаз, что такими яркими были в свете угасавшего заката. Она даже не двинулась с места, ке дрогнула и глаз не отвела.
— Я так понимаю, раскрывать себя ты не желаешь? — оглядывая ее одежду, а точнее свою. — И как же тебя назвать, отрок?
Сурьяна сомкнула плотно мягкие губы.
— Тебе виднее, — ответила уже серьезно.
Я опустил взгляд на ее влажные губы, и так захотелось приникнуть к ним, что едва нашел в себе терпение не сделать этого здесь, на открытом дворе под чужими взглядами.
— Пойдем, — накрыл ее холодные мокрые пальцы, сжал, согревая, направился к крыльцу. Сурьяна послушно последовала, оторопев немного. Но я сам не знал, не понимал, что делаю, мне просто хотелось ее касаться.