В тот самый момент, когда она решила выбраться из раскаленной кабины и поискать тень, он снова вышел из дома и широкими размашистыми шагами направился к самолету.
— Мы дали ему лекарство, и, кажется, у него хорошая реакция, — сказал он. — Но моя жена хочет, чтобы мы отвезли его в больницу в Клонкарри, так чтобы он был на глазах у врачей. Мы можем отвезти мальчика прямо сейчас?
Грейс утвердительно кивнула.
— А ты, — неразговорчивый парень, — пробормотал Прескотт. — Хочешь пивка перед полетом?
Грейс с удовольствием выпила бы чего-нибудь холодного, но она боялась, что ее голос может выдать ее, поэтому просто покачала головой и промычала что-то невнятное. Когда Прескотт уселся, из дома вышла целая процессия. Высокий худой работник нес в руках завернутый в одеяло сверток, около него нервно суетилась женщина, за юбку которой цеплялись две маленькие девочки. За ними следовали слуги, все с тревогой поглядывали на малыша и странное сооружение, в котором он должен был лететь. Они подошли к самолету и передали сверток Прескотту. Грейс мельком увидела малыша — это был мальчик лет трех, веснушчатый, с волосами, как пакля, иссиня-бледный, с закрытыми глазами. Когда его передали в руки отца, он открыл глаза, и Грейс заметила, что он смотрел вокруг с беспокойством.
— Все хорошо, сынок, папа с тобой, — сказал Прескотт, прижимая его к себе. — Ты сейчас полетишь на настоящем самолете. Что ты на это скажешь?
Грейс запустила двигатель, и толпа торопливо отступила назад, закрывая лица от поднявшейся пыли. На этот раз Грейс совершила взлет гораздо увереннее, чем раньше. В конце полосы не мешали никакие деревья, и самолет плавно поднялся в воздух.
Ребенок поплакал, постонал и затих. Грейс поймала себя на том, что молится, чтобы с малышом все было в порядке. Было трогательно наблюдать, как смягчились грубое лицо и голос Прескотта, когда он держал на руках сына.
Брюс повел бы себя точно так же, подумала она. Он боготворил бы своего сына, все бы ему прощал. Она стиснула зубы, чтобы не заплакать.
Вскоре на горизонте показались медно-красные холмы Клонкарри, и вот уже внизу можно было разглядеть ангар и припаркованную к нему машину Прескотта. Грейс точно вышла на взлетно-посадочную полосу, посадила самолет совершенно безукоризненно и остановила его рядом с машиной.
— Это было замечательно, — сказал Драммонд, — просто чудо, будь я проклят. Помогите мне с мальчиком, — попросил он Грейс.
Она нерешительно вышла из кабины и подошла к нему. Мальчик отпрянул при виде ее защитных очков и шлема.
— Все это можно убрать. Это повредит ему, — сказал Прескотт. — А где миссис Барклей? Не поблагодарите ли вы ее от меня за организацию помощи моей семье?
Грейс стащила шлем, волосы упали ей на плечи.
— Можете поблагодарить ее лично, — сказала она.
— Черт побери! — воскликнул Прескотт Драммонд.
27
Спасение сына Прескотта Драммонда означало поворот в делах «Грейс Эйрвейз». Мальчик, как часто бывает, пришел в себя, быстро поправился, но отец по-прежнему говорил об этом, как о чуде. В конце недели Грейс попросили доставить ребенка домой. Он сидел с ней рядом, оживленно болтая всю дорогу. Этот рейс мог выполнить и Нобби, но мальчик хотел быть вместе с «доброй летающей леди». Драммонд, видимо, всю неделю болтал о происшествии, следствием чего был поток запросов о работе по договорам и о регулярной работе у них в заливе.
Нобби очень раскаивался после похмелья. Он появился на веранде гладко выбритый, прилизанный, с узелком через плечо.
— Пришел попрощаться, миссис, и попросить прощения, что я так подвел вас.
— Вам незачем уходить, Нобби, — ответила она. — Все кончилось хорошо. И я узнала, что могу взлететь и посадить самолет.
— Чертовски профессионально, — восхищенно сказал Нобби.
— Спасибо, Нобби, — ответила она, — но это не значит, что вы мне больше не нужны. Я не разбираюсь в охранных и служебных самолетах, а вы здесь знаток. К тому же у меня такое чувство, что нам обоим хватит работы.
Она увидела слезы у него на глазах.
— Вы хотите сказать, что даете мне еще один шанс?
Она кивнула.
— Я больше не подведу вас, миссис, клянусь, — сказал он очень искренне. — Вот ей-богу, чтоб я пропал!
— Если еще раз увижу вас пьяным, точно пропадете, — ответила она смеясь.
Его поведение после этого было образцовым, хотя Грейс подозревала, что это из-за удаленности от ближайшей пивной. Она же летала при каждой возможности, получая удовольствие от захватывающего мира облаков и ветров; и всякий раз, доставляя груз или пассажира в Нормантаун, она старалась пролететь над побережьем, снизившись и высматривая, нет ли самолета, потерпевшего аварию, или хотя бы костра.
Однажды во время такого рейса она заметила одинокого, бредущего среди кустов человека в нескольких милях от ближайшего селения. Он был в шляпе, которая слетела с него, когда он задрал голову, глядя на самолет. Когда она увидела копну русых волос, у нее перехватило дыхание. Она стала снижаться, выбирая место для посадки. Наконец, она посадила самолет на песчаную полосу между деревьями, понимая, что есть риск не взлететь оттуда. Выпрыгнув из самолета, она побежала к выходившему из-за деревьев человеку со шляпой в руках. Уже открыв рот, чтобы окликнуть его, она поняла, что это не Брюс, а какой-то незнакомец. Он был высоким и мускулистым, с бронзовым от загара телом. Она остановилась, решив, что это какой-нибудь работник с фермы, идущий по делу.
Человек остановился, в недоумении глядя на нее, казалось, самыми ясными голубыми глазами, которые она видела в жизни.
— Здравствуйте, — сказал он, вежливо кивнув. — Я никогда не видел, чтобы из подобного чудища появлялись прекрасные видения. Кто вы: галлюцинация, рожденная жарой, или действительно летчица, у которой что-то с самолетом?
Она уловила в его речи шотландский выговор.
— Я… Я думала, что это с вами что-то случилось, — сказала она, запинаясь, стараясь не показать своего сильного разочарования. — Вы бродите один в этих заброшенных местах, словно вам нужна помощь.
— Это очень по-христиански, — ответил он, — но со мной все будет в порядке. Вот только разыщу свою лошадь.
— Она вас сбросила?
— Ну, я пошел в одну сторону, — сказал он с мальчишеской улыбкой, — а она пошла в другую. Я еще не бог весть какой наездник. Не так легко было научиться этому в Эдинбурге.
— У вас здесь ферма? — спросила она, вспомнив, что на несколько миль вокруг нет никаких строений.
— Нет, я — доктор и направлялся к пациенту.
— К пациенту… здесь?
— Он — абориген. Укус крокодила.
— О, — сказала Грейс, — могу ли я вам чем-нибудь помочь? У меня самолет. Далеко здесь до лагеря?
— Нет, нет. Всего около пары миль. Я могу, в крайнем случае, дойти пешком. Мои друзья, аборигены, помогут мне найти лошадь.
— Когда я поднимусь, я посмотрю, не видно ли с воздуха, — сказала Грейс.
— Вы так добры, спасибо вам, — сказал он, — но я надеюсь справиться. Этому надо научиться. Не позволяйте мне вас больше задерживать.
Он кивнул ей дружески и исчез за деревьями.
Едва она успела оторваться от земли, как почти сразу увидела лошадь, спокойно стоявшую в тени эвкалипта. Она сделала круг и крикнула доктору, в знак благодарности помахавшему ей шляпой. Затем она полетела домой, раздумывая над этим эпизодом.
Из головы у нее не выходила странная встреча, и она уже почти поверила, что он ей померещился. Она не слыхала о докторе, который бродил бы среди аборигенов, и никто не знал его из тех, кого она расспрашивала в Нормантауне и в Клонкарри.
— Видно, один из этих благотворителей, — сказала барменша в отеле. — У них тут много цивилизаторских миссий. Время только зря тратят. Вот поглядите хоть на этих. — Она показала на группу аборигенов-пастухов, сидевших на корточках в тени у стенки и сильно пьяных. Грейс посмотрела на них с сожалением.