— Где доктор Бэнкс? — спросила она.
— В доме, леди, — ответил маленький мальчик.
— Пойдемте, я покажу. — Он схватил ее за руку, а другой мальчик — за другую, и они почти потащили ее к главному зданию. Поднимаясь по ступенькам, она услышала гневный, высокий голос:
— Не надо было звать эту женщину. Мы не хотим, чтобы она со своим самолетом мешала нашей работе. Она — настоящая язычница. Церковным средствам можно найти лучшее применение.
— Что может быть лучше спасения жизни ребенка, Селия? — отвечал низкий голос. — Ребенок умрет, если я быстро не доберусь туда.
— Бог дает, Бог и забирает, — ответила она резко. — Если их души не спасутся, большое ли значение имеет их тело?
— Для меня имеет, — ответил низкий голос. — О, миссис Барклей, — сказал Гордон Бэнкс подчеркнуто приветливо, увидев ее в дверях. — Я слышал ваш самолет. Как хорошо, что так быстро. Давайте сейчас и отправимся. — Он оглянулся на Селию, стоявшую — руки в боки — с гневным выражением лица. — До свидания, моя дорогая. Надеюсь, я ненадолго.
Ее лицо казалось гранитным. Гордон неловко улыбнулся и пошел к посадочной полосе.
Когда доктор залезал в самолет, Грейс еще раз обратила внимание на то, какой он крепкий мужчина. Он был похож скорее на фермера или работника, чем на врача.
— Вот это опыт! — закричал он, когда они полетели над голубыми водами залива. — На такой высоте чувствуешь себя уязвимым. Это — хороший способ научиться уповать на Бога!
Она рассмеялась:
— И на это его создание. Не беспокойтесь, оно — на высоте.
— В этом я вовсе не сомневаюсь.
— Это — ваш первый полет?
— Да. И я сосредоточен на своем ощущении… Простите, если я буду не красноречив. — Наклонившись вперед, он положил голову на руки, так, чтобы его лицо было прямо у нее за спиной и не нужно было бы кричать: — А вы никогда не беспокоитесь, будучи так высоко в такой хрупкой машине?
— Нет. Это меня вдохновляет. А в постоянной тревоге за пассажиров я научилась как-то фаталистически относиться к жизни.
— Что за фатализм? — спросил он.
Она пожала плечами:
— Мой муж пропал несколько месяцев назад в таких же местах, как эти. С тех пор для меня самое важное воплотить его мечту о собственных авиаперевозках и продолжать поиски с надеждой когда-нибудь найти его.
— Простите, но, может быть, это немного нереалистично? Я хочу сказать, что если он жив, то наверное его кто-нибудь уже нашел.
— Это не обязательно, — сказала она. — Здесь много пустынных и мало изученных мест. Можно месяцами ждать, пока, например, заживет раненая нога, никого не встретив. Мой муж хорошо приспособлен к дикой жизни. Он вполне мог выжить, я уверена в этом, — сказала она твердо.
— А сколько прошло месяцев?
— Восемь.
— И вы по-прежнему надеетесь!
— Я всегда буду надеяться, — сказала она решительно и горячо. — Разве что мне покажут разбитый самолет и его тело…
— Вам, наверное, тяжело здесь одной. Ведь это — мужская работа. Может быть, у вас есть дети?
Она покачала головой.
— Ну, я думаю, ребенок был бы лишней тревогой для женщины, идущей на такое предприятие. Вы меня восхищаете, миссис Барклей. Вы мужественная. Другая бы уехала домой, в Англию. У вас есть решительность и сила воли — прекрасные качества для женщины.
Так как она промолчала, он смущенно кашлянул и замолчал сам. Потом он полез в свой чемоданчик:
— У меня есть карта этого района, она очень подробная. Могу я помочь вам, или вы сами хорошо знаете эту территорию?
— Едва ли знаю. Обычно летаю в районы к востоку от Нормантауна. Наверняка вы знаете район лучше меня.
— Ну, на лошади много не объедешь, особенно, если половину времени тратишь на ее поиски.
— А как у вас с лошадью?
— Много лучше, спасибо. Один скотовод, любезно подарил мне пастушье седло, и теперь упасть почти невозможно. Как знать, может, я еще стану наездником.
Она оглянулась, он улыбнулся ей, и она подумала, что, может быть, у него самая зовущая улыбка из всех известных ей людей. И опять пришла в голову мысль: что он нашел в своей каменнолицей жене?
— Кажется, вы здесь недавно? — спросила она.
— Всего несколько месяцев. Селия приехала сюда раньше, пока я заканчивал медицинское образование в Эдинбурге. Миссия была в плачевном состоянии, но Селия делает чудеса. Она вся отдается работе. Замечательная женщина.
Грейс промолчала. Он заметил ее реакцию:
— Я чувствую между вами какую-то враждебность и не понимаю, в чем тут дело.
— Может быть, в том, что я не одобряю миссионерской деятельности, — сказала она.
— Как же можно ее не одобрять? — вскричал он. — Мы ведь несем просвещение и медицину нуждающимся.
— А если они сами не хотят этого?
— Как же не хотят? Вот меня сейчас вызвали к умирающему ребенку.
— Если бы в этих пределах. Вы ведь пытаетесь еще спасать их души.
— Вы отрицаете ценность христианского воспитания?
— Можете ли вы честно сказать, что ваше воспитание делает людей лучше?
— Конечно. Они учатся грамоте. Они могут занять место в обществе.
— В нашем, — как наши слуги.
— Но, черт возьми, мы же даем им возможность в принципе делать то, что им нужно, — сказал он, стукнув кулаком по своей руке.
— А если им нужно, чтобы их оставили в покое?
— Благородные дикари — это сентиментальный вздор. Вы знаете и все знают, что их никто и покое не оставит, чего бы они ни хотели. Мы, по крайней мере, готовим их к жизни в мире белых.
Не услышав ответа, он сказал мягче:
— Простите, я не имел права повышать голос. Мне не раз говорили, что я слишком вспыльчив. Ясно, что у вас — свое мнение. Я сам уверен, что это великое благо, что у меня есть возможность исцелять здесь тех, кто в этом страшно нуждается.
Они молчали, пока не достигли равнины, примыкающей к болотам и не различили среди деревьев темнокожих людей, махавших им руками. Когда летчица и пассажир выбрались из самолета, несколько аборигенов вышли вперед.
— Вы доктор — босс? — спросил один. — Хорошо, черт возьми, что так быстро.
— Говорят, ребенок тяжело ранен? — спросил Гордон. — Что случилось?
— Он заснул в тени, под деревом. Он ничего не знал о дороге белых, а тут приехал босс на проклятой большой машине, и проехал по нему.
— Вы хотите сказать, что на него наехала машина? — в ужасе спросил Гордон.
— Да, черт бы побрал. Гад, он даже не остановился.
— Далеко ребенок отсюда?
— Не очень.
Они пошли по тропе среди мангровых деревьев, вдоль грязной речки. Старый, седой абориген шел впереди с копьем в руке. «Если нас ждет крокодил, копье пригодится», — объяснили прилетевшим. Грейс с беспокойством поглядела на заросли высокой травы, на воду, где росли водяные гиацинты, и подумала, что здесь — лучшее убежище для крокодилов. Во влажном воздухе стоял гул от насекомых и лягушек.
Не успели они добраться, как на них налетела туча слепней. Грейс казалось, что сейчас ее съедят заживо. Аборигены бросились в воду и стали облепливать себя илом и грязью.
— Вы облепитесь, перестанут кусаться, — предложили они.
Грейс иронически улыбнулась Гордону:
— Вот вам и цивилизация… — Она пошла вперед, пытаясь чесаться как можно приличней.
Один из местных подошел к ней и сказал:
— Это не надо. Сделает больно.
— Простите, что вы сказали?
— Он говорит не надо столько чесаться, от этого только станет больнее, — объяснил Гордон.
Местный поравнялся с ней и спросил:
— Ты — его любра?
— То есть? — она поглядела на Гордона.
— Он хочет знать, не жена ли вы мне.
— Она не ваша, босс? — спросил абориген, улыбаясь белозубой улыбкой.