Он рассмеялся.
— И на человека, который дал обет холостяка, я тоже не похож, — прибавил он. — Все значительно проще и упирается в деньги. Каждый свой пенс я тратил на учебу, книги по медицине и прочее в том же роде, а без денег, как известно, невозможно не только жениться, но даже подступаться к девушкам.
— О, — с шутливым почтением протянула она. — Ценю твою жертву.
Гордон опустился на пассажирское кресло и притянул Грейс к себе на колени.
— Ты должна понять традиции моей семьи, — сказал он серьезно. — Вот, например, Селия. Ты ее знаешь, встречалась… Не правда ли, это отрешенная от реальностей жизни женщина? Мать в этом смысле была еще круче. Она всегда мечтала о том, чтобы стать миссионером, но в итоге не подошла из-за слабого здоровья. Поэтому ей пришлось выйти замуж за моего отца. Он умер, когда я был еще совсем крохой. Я совершенно не помню его. Так вот мать растила нас с Селией только для того, чтобы мы посвятили свою жизнь делу миссионерства. Вместо нее.
— Понимаю, — проговорила Грейс.
— Она умерла, когда мне было десять лет, — продолжал Гордон. — Меня подвели к ее смертному одру, и она заставила меня торжественно поклясться в том, что я стану миссионером как только достаточно подрасту для этого. Я не мог впоследствии нарушить обещание, данное умирающему человеку.
— Но ведь тогда ты был еще несмышленым мальчишкой, — возразила Грейс.
— Знаю, — сказал он. — Но Селия была одержима идеей миссионерства, она бросилась в него, как в омут. А поскольку нашим небольшим наследством распоряжалась именно она, по праву старшинства, то и мне пришлось идти по жизни в этом русле. По прошествии времени мне удалось убедить Селию в том, что как врач я принесу больше пользы миссии. Она уехала обращать в христианство своих первых язычников, а я остался за стенами медицинского колледжа. А для того, чтобы я поскорее и получше закончил учебу, она высылала мне ровно столько денег, чтобы я не погиб с голоду.
Грейс внимательно слушала рассказ Гордона, вглядываясь в его лицо.
Он рассмеялся.
— Теперь, боюсь, она и вовсе лишит меня наследства, ибо я согрешил.
Она заглянула ему в глаза.
— Ты считаешь, что согрешил?
— Разумеется, нет, — ответил он. — Я хочу, чтобы мы поженились. Как только вырвемся отсюда.
Грейс поудобнее устроилась у него на коленях и склонила голову ему на грудь, борясь с противоречивыми чувствами. В то время как одна ее часть обрела покой и умиротворение от того, что вновь попала в мужские объятия, другая настойчиво нашептывала о том, что это следует расценивать как предательство по отношению к Брюсу.
— Знаешь, что я думаю? — спросил Гордон, нарушив затянувшуюся паузу.
— Не знаю, но догадываюсь.
— Нет, не это, — улыбнулся он. — Я думаю о рыбе с жареной картошкой.
— О рыбе с жареной картошкой?
— Да. Просто я перебирал в уме блюда, которые не отказался бы сейчас попробовать, и остановился в итоге на рыбе с жареной картошкой. Ты любишь это?
— Еще бы!
Гордон прилег и стал смотреть в небо.
— Когда я был студентом, у нас там, на углу улицы, ютился крохотный рыбный ресторанчик. Так вот там готовили это блюдо лучше всех в мире! Не отказался бы я сейчас…
— Слушай, может, не надо говорить о еде? — попросила она. — У меня сейчас в желудке спазмы начнутся.
— У меня тоже пусто в животе, — сказал он. — Просто я подумал, что воспоминания о еде или размышления о блюдах, которые мы попробуем, как только вырвемся отсюда, помогут.
— Боюсь, рыбу с жареной картошкой тебе попробовать не удастся, — сказала Грейс. — Ближе Кэрнса я не знаю ни одного повара, который бы готовил это блюдо.
— Значит, поедем вместе с тобой в Кэрнс, а? — предложил он.
На нее нахлынули воспоминания о Кэрнсе. Брюс, крокодил, любовь на песке, свадьба в забавной пустой церквушке…
— Не знаю, — ответила она.
— У меня такое впечатление, что ты не хочешь говорить о будущем, — спокойно сказал Гордон. — Как ты думаешь, у нас с тобой может быть какое-нибудь совместное будущее?
— Как мы можем говорить сейчас об этом? Может, нам суждено остаться в этой ловушке до конца наших дней! Прошу тебя, не настаивай на том, чтобы я сейчас давала какие-либо обязательства, — взмолилась Грейс.
Постепенно сумерки сгустились и наступила ночь. Они задремали, обнявшись.
Третий день начался светлым и ярким утром. Они увидели, что запас питьевой воды практически на исходе. Все утро Грейс отчаянно вглядывалась в горизонт и вдруг заметила в южной части неба увеличивающееся в размерах пятнышко.
— Гордон! Самолет! — закричала она.
Он подлетал все ближе. Гордон сорвал с себя рубашку и изо всех сил стал размахивать ею над головой.
— Он заметил нас! — крикнул он радостно. — Нас заметили!
Не оставалось никаких сомнений в том, что им удалось привлечь к себе внимание летчика. Наконец, самолет был уже почти над их головами. Летчик снизил высоту, высунул голову из кабины и крикнул:
— Это ж надо было додуматься садиться здесь!
— Я узнаю этот голос! — взволнованно воскликнула Грейс. — Это Нобби Стабс! Нобби! — воскликнула она. — Торопись! Вытаскивай нас отсюда как-нибудь!
— Оставайтесь там, я пришлю лодку! — в ответ крикнул Нобби, покачал крыльями и улетел в сторону Нормантауна и залива.
— Кто такой этот Нобби? — спросил Гордон.
— Мой старый пилот. Он исчез, как сквозь землю провалился. Я думала, что он просто решил смыться от меня, — объясняла Грейс. — Как хорошо, что он так вовремя объявился!
Спустя несколько часов они уже сидели в моторном катере, направлявшемся навстречу заливу и безопасности.
38
Несмотря на все ее протесты, утверждения о том, что она в полном порядке и хочет поскорее попасть домой, Грейс пришлось провести первую ночь после спасения в городской больнице Нормантауна, где ее лечили от солнечных ожогов и дегидрации организма. После того как врачам удалось сломить ее сопротивление, она позволила уложить себя в постель с прохладной простынею и поела мясной бульон и желе. Все это время у нее было странное чувство отстраненности от жизни. В покое и уюте этой стерильной комнаты ей уже не вполне верилось в то, что все драматические события последних дней на самом деле случились. Еще меньше верилось в то, что она вкусила страстной любви с почти незнакомым мужчиной на полузатонувшем самолете посреди бурлившего наводнения.
Ей пришлось, однако, признать, что Гордон был замечательным человеком. В нем не было ни дикости Брюса, ни искушенности Фредди, тем не менее ему удалось зажечь в ней страсть, о самом существовании которой она уже почти забыла. С другой стороны, несмотря на всю возвышенность произнесенных им слов, она не могла представить свое будущее с этим человеком. Выйти замуж за Гордона, это означало стать женой миссионера, а Грейс никогда не видела себя в этой роли. Наконец, главное препятствие заключалось в том, что она уже состояла в браке.
После долгого и глубокого сна на следующее утро она была разбужена медсестрой, которая принесла ей на подносе завтрак — вареные яйца и чай. Грейс сказала, что предпочла бы обычный австралийский завтрак, — яичницу с бифштексом, — но сестра объяснила, что ей нельзя сейчас принимать много тяжелой пищи, и спросила, не готова ли Грейс принять посетителя-мужчину, который терпеливо прождал в приемной все утро.
— Разумеется, — согласилась Грейс, поправив одеяло и причесавшись.
Посетителем оказался на удивление чисто выбритый и аккуратно одетый Нобби Стабс. Она почти не узнала его, пока не услышала его голос:
— Значит, они вас отыскали и с вами все в порядке?
— Нобби! — радостно воскликнула она. — Не будешь возражать, если я спрошу тебя, где ты шатался все это время?
— Это длинная история, миссис, — ответил он. — Главное, что я теперь здесь, не так ли?
— У тебя способность появляться именно в тот момент, когда в тебе остро нуждаются. Я чуть не обезумела от счастья, когда увидела тебя тогда!
— Это хорошо. Значит, это дает мне право надеяться на то, что вы не выйдете из себя, когда я расскажу, что со мной приключилось.