— Я думаю, это их должно беспокоить. В данном случае — она охотница, а они — дичь.
— Вы так спокойно об этом говорите, — немного растерянно сказала Тара.
— У меня нет оснований для беспокойства. Я-то знаю, что она — плохая охотница.
— В каком смысле?
— Любит настрелять больше дичи, чем в состоянии съесть. А потом не знает, что с этой дичью делать.
Тара совсем перестала понимать, что её собеседник имеет в виду, и решила перевести разговор в другую плоскость.
— А кто вы по профессии, мистер Бонд? — спросила она.
— О, пожалуйста, Джеймс! Просто Джеймс. Я понимаю, что моя седина вызывает у вас невольное почтение, но, по праву старшего прошу вас называть меня просто по имени.
— Хорошо, Джеймс, — согласилась Тара.
— Специальность у меня довольно неинтересная для окружающих — математика.
У Тары как будто что-то щёлкнуло в мозгу.
— Ой, — сказала она, — а вы не могли бы мне объяснить одну вещь, только как-нибудь попроще, если можно?
— Ну, это зависит от того, какая вещь и из какой области математики вас интересует.
— Вы знаете, мне давно хочется понять, или, правильнее сказать, представить себе, как-нибудь почувствовать, что ли, что такое бесконечность.
— Да, — задумчиво протянул Джеймс, — несколько необычный вопрос, особенно учитывая обстановку, в которой он задан. Вообще-то бесконечность — одно из самых фундаментальных понятий в математике. И бесконечности бывают разными: есть счётная бесконечность, есть континуальная, существуют бесконечности и более мощные, но боюсь, вам это ни о чём не говорит. Вас, наверное, интересует какая-то конкретная, физическая бесконечность?
— Да, — поспешно согласилась Тара, напуганная непривычными терминами, — меня интересует больше всего бесконечность времени.
— Ну, если говорить о реальном физическом времени, то оба аспекта — и интенсивный, и экстенсивный, до сих пор в современной науке стоят под вопросом.
— Ой, — непроизвольно вырвалось у миссис Эдвардс, — вы на каком языке говорите?
— Простите, простите, — забормотал математик, — сейчас всё поясню. Под интенсивным аспектом бесконечности учёные понимают неограниченную делимость на всё меньшие и меньшие кусочки. Ну, вот мы, например, измеряем время в часах, минутах, секундах. А физики говорят о процессах, происходящих внутри атомов за промежутки времени в миллиарды и триллионы раз короче секунды. Вопрос в том, существует ли самый короткий, далее неделимый отрезок времени, или его можно дробить до бесконечности?
— А какой вы сказали другой аспект? — с трудом выговорила Тара, поняв, что проблема бесконечной делимости времени лежит вне сферы её интересов.
— Второй аспект — экстенсивная бесконечность времени. То есть, существовало ли время всегда и не исчезнет ли оно в будущем. Физики говорят нам о том, что наша вселенная образовалась в результате большого взрыва примерно пятнадцать миллиардов лет назад.
— Простите, — холодно перебила его собеседница, — но в священном писании ясно сказано, что бог создал наш мир на так давно.
— О, теперь мне всё стало понятно, — произнёс мистер Бонд, — по подсчётам разных богословов возраст нашего мира оценивается где-то между четырьмя с половиной и семью с половиной тысячами лет. Представьте себе сто лет в виде маленького отрезка прямой линии, длиной, скажем, в один сантиметр. Сто лет — это промежуток времени, близкий к максимальной продолжительности человеческой жизни.
С этими словами Джеймс отломил кусочек тонкой деревянной палочки, на которую был наколот миниатюрный бутербродик на его тарелке.
— Вот, видите? Представьте себе, что это сто лет, то есть вся человеческая жизнь. Тогда, если мы условимся, что время течёт слева направо, этот конец стола, расположенный меньше, чем в метре слева от меня, будет соответствовать началу существования нашего мира. Это понятно?
Тара кивнула. Такое наглядное объяснение показалось ей почти откровением. Никогда раньше она не задумывалась о том, как долго существует мир. Оказывается, что совсем недавно, каких-нибудь семьдесят пять сантиметров тому назад, за краем стола, вообще ничего ещё не было.
— Ну вот, — продолжал Джеймс, стараясь не употреблять математических терминов, — теперь пойдём направо, в будущее. Каждые десять сантиметров — это тысяча лет, каждый метр — десять тысяч. Примерно через шесть-семь миллиардов лет наше Солнце взорвётся и уничтожит все планеты вплоть до Марса, то есть, и Земля тоже будет уничтожена. В нашем масштабе это произойдёт на расстоянии около шестисот километров от нас, где-нибудь в Орегоне. На самом деле это произойдёт ещё раньше, в районе Сан-Франциско, когда наша галактика столкнётся с другой галактикой — туманностью Андромеды.