Следователь не стал копаться в истоках, его вполне устраивал результат: есть труп — значит, есть и убийца, значит, есть кого обвинять и судить. Все остальное лишь отвлекает от дела. Не все ли равно, с чего началось, важно — чем кончилось. То самое «убийство из хулиганских побуждений» — иначе сказать, «беспричинное», ни с того ни с сего. Дивная формулировка, которая есть только в нашем законе. Формулировка, избавляющая от необходимости разобраться в реалиях происшествия и понять истоки того, что свершилось. Упрощающая работу недалеких людей. Да бывает ли в жизни хоть что-нибудь беспричинно?!
Нина совсем не была в восторге от моей идеи вести поиск на этом пути.
— Зачем это вам? — с каким-то испугом спросила она. Возможно, я не так ее понял, возможно, спросила и без испуга, но с тревогой бесспорно, это я сразу почувствовал. — Что даст? Убил не Петя — вот позиция, от которой нельзя отступать. А с чего началось, не все ли равно? С чего бы ни началось, убил-то не он, вот что самое главное. Разве не ясно?
Пришлось осадить:
— Свои адвокатские возможности вы уже показали. Теперь дайте мне показать свои.
Она сникла, помрачнела. Помолчав, произнесла две фразы, которым значения я не придал и которые отыгрались — опять-таки для меня — только потом. Много позже.
— У нас в больнице есть один замечательный врач, который лечит с таким усердием, что больные потом умирают. Он очень старается, а они умирают.
— Вы отказываетесь от моих услуг? — прямиком, не выбирая обтекаемых слов, спросил я.
— Делайте, что хотите, — растеряв вдруг куда-то свою запальчивость, отозвалась она.
Мне дали свидание с Петушком — у него я пытался выведать, как же все-таки и почему началась эта «беспричинная» драка. И он тоже не был в восторге от моих дотошных вопросов. Я отыскал в показаниях одного из драчунов зацепку, хоть и невнятную, она дала мне возможность приступить к разговору: «Луганский стал приставать к ребятам…» Выходит, все же Луганский! Но что это значит: «стал приставать»? По какому хотя бы поводу, если не было никакий причины?
— Да просто так! Ну, как пристают? Вы разве не знаете?
— Знаю: по-разному, — мягко сказал я, не желая вступать с ним в полемику. — Оттого и стараюсь понять, не как пристают вообще, а как и кто приставал в твоем случае. Как это все началось?
— Как началось? А как начинается? Один что-то тявкнул, другой ему в тон, потом третий, четвертый… Слово за слово, и вот уже кулаки… Хорошо еще, что за ножи не взялись, их и у нас, и у них было достаточно.
— Нет, но все же… Кто и как тявкнул первым? Кто был вторым и что конкретно второго задело? Можешь припомнить?..
Я поймал его взгляд: недоверчивый, подозрительный. И мутный какой-то, словно не в фокусе. Себе на уме. То ли ищет подвоха, то ли действительно не понимает, зачем мне все это нужно.
— Объясните, что вам даст, если я вдруг вспомню, кто первый, кто второй. Когда все выражаются… Как бы это сказать?
Я помог ему:
— Нецензурно…
— Вот, вот — нецензурно. Это же не записывают. И в суде не повторяют.
Пришлось усмехнуться:
— Ничего, я к мату привык. Ты вспомни те слова, что цензурные. Главное суть вспомни — понял? А нецензурные я уж как-нибудь сам подставлю.
— Зачем?! — не унимался он. — Что это даст?
Неужели они сговорились: он и сестра? И почему так уводят меня от дорожки, которая все более кажется мне перспективной? Чем настойчивее уводят, тем меньше мне хочется «увестись». И, что самое странное, ведь мой интерес вызван только желанием реально ему помочь, а сопротивляются — и Нина, и он — так, словно я хочу навредить.
— Ну, какой же ты хулиган? — пытался я ему втолковать. — И ты, и твои приятели, и даже те ребята, которые были не с вами. Мирно сидели, мирно пили-ели, делились припасами, даже на расстоянии, и вдруг, словно оса укусила… В чем дело? Если ты вспомнишь, с чего все началось, можно будет понять, кто заводила, кто кому встал поперек, тогда легче найти действительно виновного. Тебе это ничем не грозит, может только помочь. Ведь между тобой и Луганским не было никакой вражды. Или, может быть, я не прав?
— Ничего не помню! — таким был категоричный ответ Петушка на мой монолог.
Сказал, как отрезал. Сразу видно: норов, как у сестры.
Ничего другого не оставалось — лишь следовать линии, избранной Ниной. Жевать-пережевывать все ту же обрыдлую тягомотину, на которой зациклилась Нина, — про куртку и шапку, твердить, стыдясь самого себя за слова, в которые нисколько не веришь, что все свидетели почему-то пристрастны и озабочены лишь одним: как бы им засадить Петушка, выгораживая таким путем Федюкова.