Засекли рацию пеленгатором. Прочесывают развалины. Круг сужается. Где же ты, боцман Верба? Почему раньше не предупредил ее, почему не подал сигнала? И адмирал почему-то не предупредил. И кто он такой, этот таинственный адмирал, который после смерти Момота руководит и направляет ее работу? Где он? Знает ли он, что Оксана смело и спокойно идет навстречу фашистам, прямо к ним в лапы? А что ей делать? Не сидеть же возле аппарата, чтоб там и схватили? Собаки найдут след и приведут к рации. А если не найдут собаки, немцы пустят во все подвалы и люки отравляющие газы, как в Керчи пускали в катакомбы...
Оксана идет и идет, подбирая с земли щепки... Вот враги заметили девушку. Рванулись со всех сторон:
— Хальт! Хальт!..
Оксана остановилась, оглядывается по сторонам. Может, это они кричат кому-то другому? Но, кроме нее, никого нет. Она да гестаповцы, которые держат на длинных поводках собак. Собаки рычат, рвутся вперед. Оксана смотрит на свои ноги в стоптанных, запыленных тапочках, с застывшими на них пятнами солярки и смолы. Вот почему Верба приказывал выходить из тайника только через телефонный люк, в котором была разлита вонючая солярка и смола! Там только ступишь ногой — и никакой собаке не взять след.
К Оксане направляется офицер в темных очках, торопливо перепрыгивая с камня на камень, словно вокруг вода и он боится упасть в нее. Кто же он такой? О, если б это был Вульф, гулявший у нее на свадьбе... Оксана бы и горюшка не знала. Но нет. Не он.
Офицер срывает очки, пронизывает Оксану острым взглядом зеленых глаз.
— Документы? — отрывистым, лающим голосом бросает он, показывая полный рот золотых зубов.
Оксана отвернулась, вынула спрятанный на груди типографский пропуск, подала гитлеровцу. Он долго разглядывал захватанный картонный пропуск с печатями, словно взвешивал, как ему поступить, потом кисло улыбнулся и негромко сказал:
— Здесь работает вражеская рация. Мы ищем ее.
— Рация? — удивилась Оксана, словно впервые услышала это слово. — Какая рация, господин?
— Радио! Партизан! Ты видела здесь кого-нибудь?
— Нет, не видела, господин...
— Где живешь?
— Вот там. — Оксана указала на свой дом, он был совсем рядом. — Видите, там белый крест на двери и воротах. Тиф у нас. Мама при смерти. Я выбежала дровец набрать. Надо хоть чай вскипятить...
— Чай! Чай! Я тебе покажу чай! — заорал офицер, хлопнув себя резиновым стеком по голенищу.
— Господин! За что, господин?
Он не ответил, а только махнул рукой, и два автоматчика скрутили Оксане руки, бросили в закрытую машину, стоявшую у дороги. К ногам швырнули корзину с топливом.
А на улице ярко светило солнце, в бухте ласково шумело море, сладко пахли цветами и свежей зеленой листвой сады. И над всем этим стоял такой гром за горами, что захватывало дух. Наши совсем близко. Вот-вот покажутся, родные, дорогие.
Оксана поглядела на свой дом, увидела белый крест на двери и до боли закусила губу. Дверцы захлопнулись, и сразу стало темно, как в яме. Мотор взревел, и машина покатилась вниз к разрушенному вокзалу. Девушка догадалась, что ее везут к вокзалу, потому что колеса на переезде запрыгали по рельсам и потом машина свернула направо, взбираясь на гору. А дальше начались повороты, повороты, но девушка все равно угадывала, по каким улицам и куда ее везут. Это район больницы, где работал Момот, недалеко от тюрьмы. Там все рядом. Больница. Тюрьма. Кладбище. Как построили при царизме, так все и осталось до сих пор...
Машина въехала в какой-то двор, и Оксана очутилась за тюремными стенами. Часовые отвели ее в сырой подвал, бросили в одиночку. Она слышала над головой грохот, топот ног и приглушенные голоса. Потом во дворе загудели грузовики, словно их нагнали сюда бог весть сколько. Донеслись женские вопли и отчаянные крики. Затем все надолго стихло. Только бой за горами не стихал, а все нарастал и крепчал, и Оксана чувствовала, как дрожит пол в ее каземате.
Вначале допрашивали спокойно, даже ласково. Два следователя. А три гестаповца стояли у двери.
— Там, где ты собирала уголь, прячется советская радистка. Ты не помнишь, кто из твоих подруг увлекается радио?
Оксана даже обрадовалась. Значит, они ничего не нашли. Ничего не знают.
— Нет. Мои подруги любят плавать и танцевать...
— А боцмана Вербу ты давно видела? Где он теперь?
— Какого боцмана? Я не знаю никакого боцмана.
— Как не знаешь? Он ведь на свадьбе у тебя был.
— Курносый? Разве он боцман? А я и не знала, что он боцман, да еще Верба...
— Где твои сестра и брат?
— Забрали на окопы.