Так Заброда оказался в Крыму, тревожный и онемевший от смешанного чувства радости и скорби. Радость принесла весть об освобождении Севастополя. Скорбь шевельнулась при воспоминании о тяжелых днях, которые он запомнил на всю жизнь.
И вот он стоит на этой многострадальной земле, щедро политой кровью его предков, чубатых запорожцев. На земле, которую прославили матросы трех революций, пронеся красное знамя с кораблей на сушу. На земле, которую овеяли неувядаемой славой его ровесники и побратимы в дни второй героической обороны Севастополя.
Эшелон мигом опустел. Матросов и солдат словно ветром сдуло, а Павло все стоял у края перрона, перебирая в памяти все, что с ним произошло после возвращения с чужбины. Да всего и за год не передумаешь. Напрасны старания. Старое не возвратится. Иди, браток, вперед. Там твой Севастополь.
Павло прошел вдоль перрона мимо разбитого здания вокзала и под обгоревшими тополями снова остановился. Тут линия, которая вела в Севастополь, обрывалась, рельсы были загнуты вверх, как полозья саней, а сверху даже скреплены двумя шпалами. Тупик, и все. Надолго ли? Нет.
Павло присел на шпалу, закурил. Его жизненный путь тоже уткнулся было в тупик. Из Москвы, из отдела кадров, пришла справка, в которой точно было сказано, что личное дело врача Павла Ивановича Заброды закрыто в тысяча девятьсот сорок втором году, в августе месяце, что он погиб в боях за Севастополь и снят с военного учета. Но пришлось разбить этот тупик, открыть снова Яичное дело. Так будет и с этими рельсами. Скоро и их раскуют. И побегут они снова к морю. И люди привыкнут к ним, скоро забудут обо всем и станут думать, что так было всегда.
Но, к сожалению, не все забывается. Павло чувствует: вовек ему не забыть того, что он испытал. Очень глубокие рубцы оставило море в его душе, трудно их заживлять. Если бы не люди, кажется, вовек не залечил бы эту рану. А. люди помогли. Они все могут, простые советские люди. И гору передвинуть, и реку повернуть в другое русло, и человека к жизни вернуть.
Люди. Первые дни Павло чувствовал буквально голод по людям, не мог наговориться с ними.
Но по-настоящему отогрелась его душа только в Туапсе, куда он приехал по месту своей новой службы и попал на квартиру к боцману Зотову. Старому боцману он не раз рассказывал о том, что произошло в море и на чужбине. Ничего не скрывал Павло, хоть потом и трудно ему становилось, потому что сызнова переживал все, что хотел забыть.
На квартире он постоянно держал под кроватью три банки рыбных консервов. И сам не мог объяснить — зачем. Если иногда съедал одну банку со старым боцманом, он тут же на следующий день приносил новую и клал под кровать.
— Зачем ты так, сынок? — спрашивал боцман.
— Пусть лежат, они есть не просят, — отмахивался Павло.
— Так, так, я тебя, кажется, понимаю, — вздыхал боцман.
— Ну так не спрашивайте, если понимаете, — сухо бросал Павло и выбегал из комнаты в сад, чтоб не продолжать этот неприятный разговор.
Боцман Зотов сначала удивлялся и даже пошел советоваться к знакомому врачу, но тот его успокоил: со временем это пройдет. И боцман стал еще пуще прежнего заботиться о судьбе квартиранта. Как только мог. Подушку новую где-то раздобыл ему из чистейшего пуха и незаметно подложил вместо слежавшейся и жесткой, набитой сеном. Мягкие тапочки сшил. Старенький, но еще не вытертый половик положил у кровати и повесил на окно большую штору: чтобы не било в глаза солнце, если Павло захочет днем соснуть часок. А когда уж уснет, боцман выходил из дому и садился на траве у ворот, чтоб остановить каждого, кто шел к Павлу.
— Нет. Ушел куда-то. Что ему передать?..
А охотников поговорить с Павлом было много. И свои, крейсерские, и знакомые моряки из штаба. Но боцман никого не пускал. Разве что вестового, если тот иногда приходил и немедленно звал врача на крейсер. Тогда боцман шел в дом и слегка тормошил Павла за плечо:
— Павлуша! Ты прости меня, Павлуша, но служба свое требует. Пора на крейсер. Вестовой прибегал...
Милый, хороший боцман Зотов! Как его отблагодарить за все это? Павло до сих пор не может забыть, как старик взволновался, когда узнал, что его квартирант наконец едет в Севастополь. Он бросился к соседям, побежал на базар, в порт и принес Павлу угощение для севастопольских друзей. Тут были сушеные фрукты и вобла, сельди и вяленый лещ, изюм и брынза. Павлу пришлось приложить немалые усилия, чтобы отговорить боцмана от этой затеи. Еле уговорил. Тогда боцман надавал Павлу столько севастопольских адресов, что тому пришлось бы целую неделю разыскивать товарищей боцмана но флоту и близких его родственников. Чтоб не обидеть старика, Заброда взял адреса без колебаний.