Оксана! Она. Тот же взмах руки и этот шелковый платок с длинными кистями. Разве их можно забыть? Павло где угодно узнает их. Они снились ему ночами в лагерях, мерещились в голодном, знойном море. Разве можно их забыть? Нет. Такое не забывается... Оксана! Пусть стоит! Не спугнуть бы ее. Павло подкрадется незаметно и крепко ее обнимет. Больше никогда уж не выпустит из рук, что бы ни случилось, не выпустит.
Павло сворачивает с дороги и осторожно становится на первую ступеньку, потом на вторую. Вот и площадка. Крутой поворот, и еще несколько ступенек. А девушка все стоит и стоит, неподвижная, как застывшая мумия, и кажется, уже никто не в силах ее вернуть к жизни. Но Павло не может больше таиться. Он так устал, что, пожалуй, не дойдет до калитки. Он тянет кверху руки, словно боится, что Оксана упадет на камни, и радостно зовет:
— Оксана! Родная моя!..
Позвал и замер, словно прирос к ступеням. Девушка не откликалась. Она даже не шелохнулась. Так и стояла, неподвижная и безмолвная, устремив взгляд в морскую даль.
Павло испугался и еще раз окликнул ее. Девушка медленно опустила руку, положила ее на высокую грудь и глухим, каким-то далеким и глухим голосом тихо спросила:
— Кто это там?
— Оксаночка! Это же я, Павло!
— Павло? Какой Павло? — перегнулась через забор девушка, пытаясь узнать моряка.
— Родная моя! Что с тобой? — горячо говорил Павло, не слыша собственного голоса.
Девушка взмахнула белыми руками, совсем как чайка, собравшаяся взлететь над морем, равнодушно проговорила:
— А-а-а, Павло. А я и не знала... Что же вы так поздно?..
Павло рванулся к ней, спотыкаясь о ступени:
— Оксана...
Девушка отпрянула от него, словно испугалась.
— А я не Оксана, — ответила она все так же тихо и безразлично. — Я Ольга.
У Павла потемнело в глазах. Он тряхнул головой и выпрямился. Откуда-то из-за горы выплыл месяц и осветил сожженную-пережженную землю и девушку осветил. Что она говорит? Оксана! Стоит перед ним нежная, взлелеянная в мечтах, а называет себя Ольгой. Тут что-то не так...
— Ты дожидалась меня, родная? — спрашивает Павло.
— Нет, — глухо отвечает девушка. — Оксана ждала, а я нет...
— А где же Оксана? — так и рванулся Павло.
Девушка удивленно подняла на него широко раскрытые глаза, вздохнула.
— Я сейчас иду к ней, к Оксане. Если хотите, пойдемте вдвоем. Вот вернулась с работы и иду...
Павло только теперь разглядел, что перед ним и впрямь стояла Ольга. Когда-то он уже ошибся, а теперь, видишь, снова.
— Пойдемте же! Пойдемте, — обрадовался Павло и, нащупав в сумерках калитку, распахнул ее настежь.
Да. Это была Ольга. Она вышла к Павлу, стройная, гибкая. Черное платье еще резче подчеркивало ее молодость и красоту. Павло взял ее под руку и почувствовал, какая она горячая, трепетная, словно только что сбежала с высокой горы и прижалась к его плечу, чтоб не упасть.
Шли молча, и Павло, казалось, не замечал окружающего. Ни сожженной, почерневшей от копоти Графской пристани, ни чудом уцелевшей старой церкви, ни безлюдной улицы, взбиравшейся на Черную гору, к Херсонесскому маяку.
— А вы к нам морем или машиной? — вдруг спросила Ольга.
— Машиной.
— Морем еще нельзя. Мины, — вздохнула Ольга.
— Я знаю, — сказал Павло, лишь бы что-то ответить.
Девушка снова замолчала, окунув лицо в большой букет белых роз, который она подняла из травы, когда выходила к Павлу. Видно, Ольга только что сорвала цветы, потому что на лепестках еще дрожали капли вечерней росы.
Они шли по безлюдной улице, где не было ни машин, ни прохожих. Куда она его ведет? Вот и городская больница, где Павло не раз бывал, когда там размещался госпиталь. За больницей тюрьма. Вот беда с этой Ольгой. Она еще и тогда была какая-то скрытная и неразгаданная. Что тут у них случилось? Павло все хотел спросить, но не решался. А когда решился, завидев тюрьму, вдруг заговорила Ольга:
— А вы знаете, Мишко Бойчак женился.
— Я слышал.
— Женился. На артистке.
— Ну и как?
— Счастлив, — вздохнула Ольга.
— А он был у вас?
— Забежал на минутку и снова умчался. Разве вы его не знаете? Каким был, таким и остался.