— Ого! Да мы не одни в море, — обрадовался Мишко, — за нами настоящий эскорт идет...
Но никто не ответил на шутку, все на плоту с завистью и грустью посмотрели на шлюпку, так быстро и решительно обогнавшую их посудину.
И все же, как бы там ни было, а плот их плыл на свежей волне. Он не тонул, хоть и прятался под водой. Он был крепок и спас их от смерти. А кабина с турельным пулеметом придавала ему грозный вид. Издали он походил на подводную лодку. Грубая доска, приделанная стоймя между скрепленными шпалами, служила рулем. Всю ночь на плоту никто не смыкал глаз. Все чего-то ждали, настороженно прислушиваясь, как стонет и пенится море.
На рассвете ветер утих и море начало желтеть, потом позеленело и стало вмиг красным, как маков цвет. Солнце выкатилось внезапно и быстро, затопив своим сиянием все вокруг. И люди словно ожили, заулыбались. И все сразу заметили, что вокруг стоит глубокая тишина, которой они не знали вот уже целый год. В ушах, правда, до сих пор еще гудело, рвалось и гремело. Но это оттуда, еще из Севастополя. А тут была мертвая, жуткая тишина. Бойцы переглядывались, присматриваясь друг к другу. Заговорили. Заметили, что на плоту много автомобильных камер. Вечером их никто не заметил, а теперь они сразу бросились в глаза. Эти камеры можно привязать по краям плота, и он сразу поднимется над водой.
Кто-то не пропел — протянул одесскую бывалую песенку:
Плывешь, плывешь,
А берега не видно.
Будет качка,
Будет рвачка,
Будет братская подначка,
Хоть ложись да помирай!..
Но ему не ответили, и он замолк. Хорошее настроение снова померкло.
Над плотом неожиданно пролетел фашистский разведчик, проклятая «рама», которая всегда приносила беду. Это хорошо усвоили еще там, на фронте.
— Ну, держись, браточки! Они сейчас налетят, — вздохнул Мишко и закурил. — Это точно, что наш плот на подлодку смахивает. Точно. Эта кабина и турельный пулемет на ней. А чтоб тебе добра не было...
— Пусть летят! — ершился кто-то. — А мы на камеры и — в море... Всем хватит камер... Хорошо, что взяли с собой...
Мишко огляделся, но не увидел шлюпок, проплывавших вчера мимо них. Не увидел и Херсонесского маяка, возле которого осталась Ольга. Что она делает там сейчас, бедняжка? Что с ней?
И не успел он так подумать, как прямо со стороны слепящего солнца показались шесть бомбардировщиков. Они летели кильватерным строем, готовые к прицельной бомбардировке, и уже заходили в пике. Бойцы не успели даже сбросить камеры в море, как страшно завыли первые бомбы, поднимая гигантские гейзеры вокруг плота.
Кто был с краю, бросились в воду. А в следующее мгновение оглушительный взрыв разнес утлую посудину.
Мишко в отчаянии обхватил руками первую попавшуюся шпалу и прижался к ней всем телом. Успел только подумать: «Хорошо, что Ольга меня не послушала. Как хорошо!»
А потом что-то блеснуло над головой, огнем ударило в глаза, и он стал падать в какую-то темную и глубокую пропасть. Падал долго, чувствуя боль во всем теле, даже в ушах клокотало и противно гудело.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Последним самолетом из Севастополя прилетели командующий флотом и член Военного совета. Больше самолет взять никого не смог. На подводной лодке, попавшей в море под бомбежку глубинными бомбами, прибыли члены Комитета обороны. В районе Керчи их чуть не потопили вражеские катера, выследившие лодку. Люди задыхались на большой глубине, а всплывать на поверхность моря не могли: со всех сторон их сторожили враги. Они запросили помощи по радио из Новороссийска, и навстречу им вышли тральщики, в небе появились истребители. Только тогда немцы прекратили преследование, и подводная лодка, вся избитая, выплыла на поверхность, захлебываясь чистым, свежим воздухом. Кроме людей был привезен весь денежный запас Севастопольского банка, все ценные документы и материалы.
Это было все. Больше кораблей из Севастополя не ждали, потому что они уже не могли туда даже подойти. Катера и тральщики ходили на Севастополь несколько раз, но держались далеко от берега. Подобрали пятерых матросов на спасательных кругах, чудом оставшихся в живых.
С катеров видели высокое зарево над городом, которое разгоралось все сильнее и сильнее, обнимая чуть не полнеба. И в этом зареве клубился дым, а над ним летали какие-то черные птицы. Может, это были чайки, почерневшие от копоти.