Вошел шофер, поздоровался и тоже радуется:
- Ну, что я вам говорил? А вы не верили мне…
Мать с соседкой бросились к печи, достают еду, где-то бутылку самогону раздобыли и, чтобы не мешать солдатам, тут, у печки, стол накрывают чистой скатертью. А Оляна все допытывается у шофера:
- Ну, скажи мне хоть ты, хороший человек, где наш Петро?
- Как это где? - удивляется шофер. - Известное дело, у нас в редакции работает, а теперь поехал в командировку. Я его чуть ли не каждую ночь в типографию вожу, где газеты печатают. Жив ваш Петро Степанович. Книгу новую пишет и в газете часто печатается. Живой, мамаша…
Оляна посматривает то на него, то на невестку. Не сговорились ли они случайно по дороге?
В хату вбежал запыхавшийся, совсем поседевший отец, старый Степан Крайнюк. В сельсовете, наверное, кто-то известил, что приехала Наталка. Обнял невестку костлявыми, всегда холодноватыми руками, плачет:
- Ох, Наталочка, а где же Петро? Где?
- Жив, отец.
- А почему же он не приехал, если жив, скажи?
- В командировку его послали. Разве вы мне не верите?
- Жив, значит, жив, - шепчет старый Крайнюк, хлюпая носом.
Наталка надела на дочек киптарики, угощает их конфетами, примеряет башмачки. Они стали улыбаться ей, признавая родную мать.
Солдаты встали из-за стола, аккуратно все прибрали и по одному вышли из хаты. Проходя мимо Оляны, один из них отдал ей две банки мясных консервов, мешочек с сахаром и две пачки галет - чтоб угощала невестку. А Оляна радуется да все рассказывает Наталке о детях:
- Я их научила, чтоб всем, а больше всего немцам и полицаям, говорили: наши мама и отец на фронте погибли. Теперь мы сироты… Вот они и говорили всем так.
- Говорили? - прижимает к груди дочек Наталя.
- Говорили, - смущенно отзывается Маринка.
- Ох вы ж мои милые…
- А я не говорила, - уже смелей отзывается Таня. - Я немцам язык показывала…
- Показывала?
Таня молчит, только посапывает. За нее отвечает Маринка:
- Показывала. Влезет на ворота и показывает, когда они селом идут…
Старый Крайнюк вступил в разговор, глухо объяснил:
- А тут еще листовку сбросили на село - бейте немецких оккупантов. А внизу подписи стояли - академики, герои, писатели. Люди эти листовки собирают и мне показывают. Вот он, твой сын, Степан, живой и здоровый, значит. Не тужи. Мы немцам не скажем. Спасибо им, не сказали…
- И не сказали, - заважничала соседка, неизвестно для чего тасуя карты, - ведь мы и сами так думали, как в листовке было написано…
Обедали за большим столом, и Наталка не могла нарадоваться, глядя, как хорошо и чинно ели дочки. Едят из одной мисочки, маленькими деревянными ложками, которые им выдолбил дед, а под ложки кусочки хлеба подставляют, чтобы не расплескать постный борщ с фасолью.
Потом стали соседи приходить, дверь хлопала беспрестанно. Все расспрашивают Наталку, где она воевала, где теперь Петро, какие имеет ордена. Рады все, счастливы хоть чужим счастьем. Мать детей нашла… А дети уже и не отходят от Наталки и жмутся к ней в красных, ставших тесноватыми киптариках, в новеньких башмачках. Когда Наталка собралась везти отца в сельсовет, чтоб поговорить там с местным начальством, как просил муж, обе дочки так и бросились к ней: бери их с собой на машину, да и только. Вечером, когда детей уложили спать, а сами снова сели за стол, Маринка с постели вдруг позвала:
- Мама…
- Что тебе, дочка? - подошла к ней Оляна.
- Я не тебя, я ее, - тихо сказала Маринка, показывая пальчиком на Наталку.
Вот так сразу все и вошло в старую колею. На рассвете стали собираться в дорогу. Дети уложили в мешочек свои самодельные куклы, какие-то скляночки, полные пуговиц, букварь и потрепанную книжечку про лисицу и волка. Поехали в Киев счастливые и довольные, забыв про деда, про бабку, про все на свете.
Крайнюк, возвратясь из командировки, уже зная об освобождении родного села, так и замер у двери своей квартиры, услышав плеск воды, звонкие детские голоса. Живы! Они живы! Наталка моет их. Влетел в кухню, где стояла большая бадья, в которой брызгались дети, и встал перед ними на колени. И они сразу почувствовали, что это отец, хотя и не узнали. Только как-то притихли, со страхом посматривая на его пустой левый рукав. Крайнюк просил Наталку, чтоб она о его ранении не говорила даже родным.
Скоро он сам поехал в село и все рассказал.
Мать припала к рукаву и заголосила. А отец ничего не сказал, только тяжело вздохнул. Петро посадил мать на лавку и шутя, как бывало когда-то, сказал: