«Нет худа без добра. Вот уже и Мишко нашелся, - подумал Павло. - А там и Оксана выбежит на порог. Оксана! Как до нее теперь близко! Но не надо спешить. Она, должно быть, на работе, и надо прийти к ней под вечер, чтобы застать дома. Хочется именно ее встретить первой в доме Горностаев, а не мать или Ольгу». Он ждал ее так долго и сильно, забывая обо всем на свете, что может и еще немного, до вечера, подождать. За это время ничего не случится.
Павло остановил какую-то машину, идущую в Севастополь, вскочил на подножку. Даже в кабину не захотел сесть, а ехал так, как когда-то ездили здесь моряки. Одна нога на подножке, а другая наготове свисает, чтобы вовремя соскочить на землю. Он спрыгнул в Инкермане, за Черной рекой, и побежал только ему одному известной тропочкой к своему блиндажу в скале, где была его санчасть, где Павло делал операции, спасал матросам жизнь.
Смерть и опустошение царили вокруг. Скала рухнула, и каменные глыбы погребли под собой все, что здесь было. Вокруг валялись истлевшие обрывки военной формы, ржавые проволочные шины. Павло узнал их. Это были его шины. Как они попали сюда? Ведь он увез отсюда всех раненых и отправил их в госпиталь. Ах да, он ведь перешел в землянку на хутор Дергачи, а раненые все еще шли и шли к этому старому пункту в поисках спасения. Здесь их, верно, и расстреливали фашисты.
Нет, не расстреливали. Вот глубокая воронка от бомбы. Павло склоняется над ней, и ему все становится понятным. На дне воронки виднеются кости, черепа, пряжки с якорями. И повсюду меж человеческих костей - проволочные хирургические шины. Как свидетели страшного преступления, валяются ручки от гранат, длинные, чтобы дальше можно было бросить гранату. Кто не знает этих немецких гранат с длинными деревянными ручками? Значит, здесь лежали раненые матросы, и фашисты закидали их гранатами. Раненых, окровавленных, чуть живых людей. Звери.
Павло шел вверх полем и повсюду натыкался на кровавые следы войны. Вот полузаваленный окопчик. Павло присел отдохнуть и припомнил, как когда-то он нес этой тропкой консервированную кровь, а враг пошел в атаку и прижал матросов к скале. Павло оказался на поле боя. Перед ним вырос здоровенный фашист с черепом и скрещенными костями на рукаве. Фашист уже целился в Павла из парабеллума, но врач спрыгнул в окопчик и скосил немца автоматной очередью. Вон там, под кустом шиповника.
Растет шиповник, зеленеет. А вокруг него, насколько хватает глаз, алеет горный мак. Словно кровь из земли проступает. Матросская кровь… Что же там сейчас, под кустом, где упал немец?.. Павло подходит, пристально всматривается, но там пусто. Выстрелянные гильзы, ржавые осколки бомб и снарядов. И везде красные маки. А где же гитлеровец, которого он убил? «Вот чудак, - думает Павло. - Сколько времени прошло, а я немца ищу. Да уж и кости его сгнили».
Огромное слепящее солнце садилось в тихое море. В косых его лучах лежал на холмах Севастополь. Да, именно лежал. Груды битого кирпича, горы обожженных камней, исковерканные тавровые балки, сухие корни вывороченных деревьев. И лишь на высокой горе сиротливо маячил купол Панорамы, что светила огромными пробоинами, зияющими в стене. Поодаль одиноко высилась колокольня собора, в котором были похоронены адмиралы - участники первой обороны - Корнилов, Нахимов… А вокруг чистые, словно зеркало, бухты и синее море. Ни конца ему, ни края. Мороз по спине пробежал - такое оно большое и неоглядное, и человек на нем - как капелька или пылинка. Кто уж только по тому морю не плавал, как только его не изведал, но так, как Павло, пожалуй, редко кто знает и понимает это море.
Художник залюбовался бы его красотой на закате, а Павло, стиснув зубы, только горько вздохнул и опустил глаза в землю.
Земля вернула ему силы. В море он думал о ней. А море что? Море - всегда море… Но хорошо, что Павло хоть чуточку разгадал его и предупредил людей. Не бойтесь, люди, моря. Не бойтесь его, если стрясется беда. Соленая вода не смертельна. К ней можно привыкнуть. Главное - нервы и выдержка, только бы не сдали нервы.
На хуторе Дергачи он немного повеселел. Землянка, из которой он отступал на Херсонес, была цела и невредима. Ржавая бочка, перевернутая вверх дном, так и стояла посреди землянки, густо припорошенная пылью. На полу ровным прямоугольником росла трава, именно там, куда светило сквозь сорванную дверь солнце. Возле бочки валялась потускневшая снарядная гильза, которой пользовались как коптилкой, вокруг были свежие и старые воронки от снарядов и бомб. Но землянка была цела. Хоть сейчас перебирайся и живи себе на здоровье. А вот от хутора Дергачи и следа не осталось. Словно тут никогда никакого хутора и не было.