…Он сидел до сих пор на холмике у Днепра, а перед глазами стоял Севастополь, стлался дым последнего боя у Херсонесского маяка, и Заброда разворачивал возле раненых флаг с красным крестом. Живой и здоровый Заброда… А говорят, что чудес не бывает.
Вечернее солнце коснулось высоких фабричных окон, и они вспыхнули там, за рекой, в рабочей Дарнице. Еще один день догорел, а Крайнюк все еще сидит в этом укромном уголке над широким Днепром.
Но вот он спохватывается и, забыв о своем сердце, милиционерах и садовниках, что где-то здесь бродят, бежит прямиком по траве, перескакивая через цветы и кусты. И уже ничего не слышит и не видит из того, что происходит вокруг. Ни служащих, спешащих с работы домой, ни рабочих, толпящихся на трамвайной остановке, чтобы быстрее добраться до центра города, ни крикливой толпы ребят, уже разбегающихся по дворам с летней пионерской площадки.
Запыхавшийся и мокрый от пота, остановился перед окошком кассы аэрофлота, держась рукой за сердце. Вот ведь знал, что нельзя бежать, что волноваться вредно, а снова не смог себя сдержать. Схватился за сердце и, переведя дыхание, громко сказал:
- Билет, прошу вас. Немедленно. На первый же самолет.
- Куда?
- На Николаев.
- Сегодня уже нет…
- А ночью?
- И ночью нет…
- Не может этого быть. Может, вы ошибаетесь, товарищ?
Пришлось разговаривать с начальником, коротко рассказать, в чем дело. Крайнюку продали билет на пассажирско-грузовой самолет, который улетал ночью.
Заброда просил в письме обязательно телеграфировать ему, и Крайнюк тут же, из почтового отделения при аэрофлоте, послал телеграмму на два адреса: по месту работы и домой. Потом постоял, подумал и послал еще телеграмму Бойчаку в Севастополь: «Нашелся Павло Заброда. Николаев. Прошу прибыть. Я вылетаю сегодня ночью».
Дома все было приготовлено к отъезду. На диване лежал старый, потертый в частых командировках чемоданчик, а в нем все необходимое в дорогу: две чистые рубашки, несколько носовых платков, полотенце, мыло, зубная щетка. Крайнюк взглянул на чемодан и догадался, что с работы уже пришла жена. Она услыхала скрип двери и заглянула в комнату, вытирая фартуком руки.
- Где же он так долго был, Петро? - спросила она.
- Я и сам не знаю, Наталочка, - развел руками Крайнюк. - Вот сидел только что возле Днепра и все думал об этом, а придумать так ничего и не смог. Просто какая-то загадка.
- И в письме ничего не пишет. Я прочитала письмо. Странно, - пожала плечами Наталка. - Может, в плен попал, вот до сих пор и скитался где-то?
- Не похоже. Наверное, что-нибудь в море с ним случилось.
- В море?
- Ну, за морем, - улыбнулся Крайнюк. - Где-то там, в чужой стороне…
- Возьми ему какой-нибудь подарок.
- Он этого не любит.
- Нет, все-таки… - настаивала Наталка.
- Увижу на месте. Завтра утром все выяснится.
- Утром? Разве ты сейчас едешь?
- Лечу. Ночью. Полтора часа - и в Николаеве. Ночью даже лучше лететь - не так бросает. Воздушных ям почти не бывает… А под крылом вся Украина в огнях. Города, заводы. До самого моря, Наталочка… И села в огнях. Села.
- Так уж и села, - неуверенно повела плечом Наталка.
- А что ж? - ответил Крайнюк. - Уже побежали электропровода и по селам, из Кременчуга… Каховские я видел. А вот кременчугские не приходилось. Это чудесно, Наталя, когда ночью летишь… Летишь и угадываешь, какая местность проходит под крылом…
В комнату вбежал раскрасневшийся внук и, увидев Крайнюка, закричал:
- Дед-моряк! На руки!
И влез сразу на колени, схватил со стола карандаш и давай с дедом рисовать. Машины, колеса, корабли. И страшного Бабая с усами и бородой, каким его пугали, когда шалил или не хотел есть. А потом стал заливисто щебетать, рассказывая деду, как они поймают этого Бабая, который кусает детей, да привяжут веревкой за ногу, схватят за чуб и вдвоем с дедом выбросят его в болото.
Потом внук соскочил с коленей на пол и потянул Крайнюка за руку к старому ковру, закричав:
- Деда! Бороться!
И звонко хохотал, повалив на ковер и оседлав деда. Но малышу надоело возиться, и он притащил молоток с клещами и давай чинить диван, стуча по обивке. А вскоре он уже играл в футбол, как старшие ребята в скверике.
Милый, непослушный мальчик. Так и пришла пора ему спать, и он заснул у деда на руках. И не проснулся, когда Крайнюк перекладывал его в кроватку с сеткой. Только шевелил губками и иногда тихо вскрикивал: