Он осторожно накатил на себя Крайнюка, обвил его здоровой рукой свою шею и пополз напрямик в ложбинку, где пролегала дорога, которая вела к последнему блиндажу санвзвода.
- Не трясет? - шутя спросил врач.
- Ох, родной вы мой! Да куда же вы меня?
- К адмиралу. Только к адмиралу, - пыхтел Павло.
В ложбине их ждала машина.
- Все забрали? - спросил Заброда.
- Все, - козырнул Журба.
- Ну, теперь мы в твоих руках, братуха. Довезешь? - спросил шофера Павло.
- Довезу. Дайте мне палубу, так я вас и на Кавказ довезу, - бросил шофер и, оглянувшись, спросил: - А куда же везти?
- В госпиталь. На Максимову дачу, - объяснил Заброда.
- Ампутация? - испуганно спросил Крайнюк.
- Нет.
Заброда посадил Крайнюка в кабину, рядом с шофером, а сам встал сбоку на крыло, поддерживая раненого через открытое окно.
В балке, скрытая холмами, машина беспрепятственно миновала зону обстрела и, проскочив между двумя крутыми горами, повернула перед Лабораторным шоссе влево, на Максимову дачу.
Здесь было пустынно и безлюдно.
В дверях госпиталя часовой с автоматом преградил путь:
- Нельзя.
- У меня раненый, - кивнул на машину Павло. - Необходима срочная операция!
- Госпиталь выехал. Там - мины, - доверительно шепнул часовой Павлу. - Опасно…
- А они могут подождать с полчаса, твои мины? - настаивал Павло.
- Не знаю.
Павло бросился к входу в подвал, но часовой и здесь остановил его.
- Эй, люди! - крикнул Павло, услышав в подвале знакомое ему жужжание. - Не выключайте автоклав! Кто там есть живой? Быстро сюда!
По каменным ступеням взбежал высокий, худой человек в рыжем от частой стерилизации халате. Павло узнал в нем врача Чапаевской дивизии капитана Момота. Тот тоже узнал Павла, и они пожали друг другу руки.
- Инструменты и стерильный материал, - бросил Павло. - У меня писатель Крайнюк.
- Крайнюк? - удивленно округлил красные от бессонницы глаза Момот.
- Он самый. Помогите. Приказ адмирала, - твердо сказал Заброда, чтобы Момот больше не расспрашивал.
- Сестра! Остановите там минеров, слышите! - крикнул Момот.
- Слышу! - отозвался из подземелья женский голос.
Они снесли Крайнюка вниз и положили на операционный стол.
И в этот момент из тьмы глубокого коридора торопливо выбежала Оксана, уже без халата, в голубом платье и тапочках на босу ногу. Тяжелая коса, по обыкновению, лежала короной над высоким лбом, небрежно прикрытая яркой шелковой косынкой.
- Ой, Павлик! - тихо вскрикнула она, словно испугавшись Павла, сразу вся затрепетав.
- Оксана! - бросился к ней Павло. - А ты чего здесь?
- Меня не взяли. Я тут остаюсь, - тихо, словно провинившись в чем-то, прошептала Оксана.
- Тогда я тебя возьму. Собирайся!
- Не могу, Павлик. Не могу…
- Почему? - Павло искоса взглянул на Момота.
- Я все тебе объясню. Потом. Там уже матросы мины закладывают, - Оксана показала в темную глубину гулкого подвала.
- Наркоз! - властно приказал Павло.
- Что вы делаете? Боже мой! - воскликнул Крайнюк и сразу побледнел, покрылся холодным потом.
- Рану нужно вычистить, а у вас сердце слабое. Это очень больно, - спокойно объяснил Павло и прибавил: - Не делайте глупостей, Петро Степанович. Тут мы над вами старшие.
Крайнюк вдыхал холодящие острые запахи и все глубже и глубже проваливался куда-то, где было так тихо и дремотно, что сразу пропал и бешеный грохот, и надоедливое завывание бомб. Огромная тишина звенела вокруг, словно на морском дне.
Операцию делал Павло. Момот подавал ему инструменты, иногда вполголоса что-либо советовал. Им помогала Оксана, опустив полные слез глаза.
На улице противно завыло, и где-то рядом разорвался дальнобойный снаряд. Пол задрожал и, казалось, пошатнулся, словно палуба в шторм. Момот вздрогнул и чуть не выронил из рук кровоостанавливающий зажим. Павло косо взглянул на него:
- Не дело так.
- Как?
- Ну, бояться.
- Не могу. Нервы сдали… - оправдывался Момот.
- Нервы, - заметил Павло, продолжая операцию. - А если операция на корабле, в шторм? Такая качка, что хирурга держат два огромных матроса, чтобы он не упал. И он оперирует.
Момот сухо кашлянул сквозь маску, ничего не ответил.
Рану зашили, хорошо и надежно забинтовали, не надеясь на то, что следующая перевязка будет скоро.
Павло сорвал маску, прозрачные резиновые перчатки и вышел в коридор.
Прокоп Журба уже держал наготове свернутую папиросу и зажженный от кремня фитиль. Фитиль, смоченный заблаговременно марганцовкой, был сухим и хорошо горел.