В тяжелую дверь, обшитую стальным листом, кто-то сильно постучал, и «боцманша» ее открыла. В штольню вскочил запыхавшийся и раскрасневшийся Мишко Бойчак, лихой адъютант Горпищенко, друг Павла Заброды, влюбленный в Ольгу. Он был в серой телогрейке, туго подпоясанной офицерским ремнем, на котором болталась черная флотская кобура, а в ней - тяжелый парабеллум. На груди висел автомат, через плечо - полевая сумка, полным-полная каких-то книг. Густые волосы выбились из-под серой кубанки с синим суконным верхом.
Многие женщины узнали Бойчака, бросились ему навстречу, словно он принес долгожданное спасение.
- Ну, как там у вас? - спросила «боцманша».
- Жарко, - вытер платком лоб Мишко. - Так и лезет, так и прет тучей, но мы стоим. Иногда один против десяти. Но того, что Гитлер задумал - на Новый год гулять в Севастополе, не выйдет. Мы насмерть стоим. Он, падло, еще не знает, что такое моряки, да еще тут, в Севастополе. Теперь узнает.
Взглянув на свертки и письма, Мишко удивился:
- Неужели и почту сюда перевели?! Вот чудеса!
- Нет, подарки для вас готовим. Письма поздравительные. С Новым годом, с новым счастьем…
- Вот это сюрприз! - притопнул ногой Мишко. - Ну и молодцы! Да фронт ведь большой. Всем не хватит.
- Да мы не для всех, а только для бригады Горпищенко. Для других остальные убежища готовят. Передай там, пусть ждут гостей, когда немного утихнет.
- Передам, будьте уверены, - бросил Мишко, а сам так и бегал глазами по толпе, пока не увидел Варвару. Увидел и сразу оказался, словно случайно, возле нее.
Варвара холодно посмотрела на него, закрыла платком письмо:
- А тебя чего носит в такую-то пору? Разве не видишь, что в городе творится? Не маленький уж…
- Приказ исполнял, Варвара Игнатьевна. Кровь из носу, а должен был добраться до Севастополя. Да вот бежал мимо вас и думаю, дай зайду.
- А может, от бомбы спрятался?
- Да нет. У нас этого добра и там полно. Если будем прятаться, кто же воевать станет? Не очень-то мы кланяемся их бомбам. Привыкли понемногу.
- Ох, смотри, парень…
Адъютант присел возле нее на скамейку, тихо заговорил:
- Варвара Игнатьевна, я бы просто так не забежал сюда, но я был у вас дома и все видел, все знаю. Это очень тяжело, Варвара Игнатьевна. Наши матросы так ее любили, вашу Юльку. Особенно те, у кого свои дети. Только и разговоров, что об ней да про башмаки… Я забегал только что и к Ольге, но она очень занята и не может прийти к вам. Просила, чтобы я навестил вас. Вы только не думайте, я бы и без ее просьбы это сделал. Может, вам что-нибудь надо, так скажите. Я достану… У меня приказ полковника, и, если надо, я могу все делать от его имени…
- Поздно уже, - вздохнула Варвара. - Теперь мне ничего не надо. Ничего.
- Ой, не обманывайте…
- Если бы ты остановил его, тот снаряд, когда она играла в палисаднике, а он летел, - как-то странно, словно сквозь сон, заговорила Варвара, не слыша уже Мишка. Но вдруг спохватилась, взяла себя в руки и стала щупать рукава, а потом полу его ватника, спрашивая: - Ну как они, наши бушлаты? Хороши в носке?
- Да им сносу нет, - заверил Мишко.
- А теплые?
- Как шубы!
- А не очень тяжелые?
- Как пушинка, - с улыбкой поддакивал Бойчак. - Весь фронт благодарит вас за такие бушлаты.
Варка опять не услыхала его голоса, будто провалилась куда-то в небытие. Шарит мутными глазами по влажному потолку, словно высматривает там что-то и не может найти. Сморщила в болезненной гримасе лоб, силится что-то припомнить и никак не припомнит. Не слышит она ни грохота, ни грома, от которого так тяжко стонет вся земля, и потолок, и стены, и весь белый свет. Перед глазами до сих пор стоит кладбище, и комья земли гремят о детский гробик. Да еще матросы стреляют из винтовок в небо. А кто тот старший, откуда родом? Звать его как? А она не спросила. И захлопотавшийся Платон не спросил. Так и полетел моряк на машинах в какой-то ремонт. Но зачем же в ремонт, если машины исправны? Довезли их до самого кладбища, а сами поехали дальше.
- А ты его случайно не знаешь? - вдруг спрашивает Варка, вновь возвращаясь мыслями в холодное каменистое подземелье.
- Кого, Варвара Игнатьевна? - удивляясь, пожимает плечами Мишко.
- Ну, того моряка, который салют отдавал в честь моей доченьки. Привез нас на машине и приказал всем шоферам стрелять. Славный человек. Видно, старший над шоферами. Я хочу его найти. Помоги мне.
- Хорошо. Помогу. Я расспрошу о нем Ольгу. Вы же передайте Ольге, что я был у вас, не обманул. Скажете?
Варвара Игнатьевна равнодушно смотрит на него, словно видит впервые, отрицательно качает головой:
- Не скажу. Ничего я не скажу. Пусть она сама распутывает, раз напутала. Ее судьба где-то в Ленинграде, под водой… Не упрекай меня, парень… Иди себе своей дорогой…
- Ладно, я сейчас уйду, - тихо бубнит Мишко и пятится к двери, поманив за собой Грицька.
- Что это с мамой? Странная она какая-то?
- Не знаю, - пожимает плечами парнишка. - И меня хотела ударить. И не отпускает от себя ни на шаг. Наверное, в голове что-то сделалось.
- А о каком моряке она говорит? Кто там стрелял на кладбище?
- Какой-то техник-лейтенант. Он на машину нас посадил и приказал шоферам салют дать. Вот она его и ищет. Всех спрашивает…
- Ох ты горе мое! - забеспокоился Мишко. - Надо нашему Павлу сказать, врачу.
- А ты и скажи, - посоветовал Грицько. - Вот приедешь на передовую и скажи. Пусть он в госпиталь позвонит, самому старшему. Может, ее в больницу надо везти…
- Отвезем, если надо, не волнуйся. И этого моряка найдем. Все в наших силах, Гриць. Ну, будь здоров. Я побежал. Вот тебе на память пачка галет. Флотские, из бортового пайка. Размочи в кипятке и ешь на здоровье. Скажи Ольге, что я тут был и все знаю. Скажешь?
- Есть, сказать Ольге, - козырнул по-военному Гриць, побежал за Мишком к двери, но сразу отшатнулся и чуть не удалился затылком о стену.
Из-за приоткрытой двери парнишку так обдало жаром и огнем, словно кто-то толкнул его в грудь. Так вот он какой, этот Мишко! В самое пекло убежал, не испугался, а Грицько боится. Нет, надо и ему привыкать к войне, надо как-то вырываться понемногу из этого убежища, когда бомбят и обстреливают, и смотреть, что там на улице творится. Мишко же побежал… Вот пусть только матери опять сделают укол и она уснет, так Грицько и минутки не усидит. Он что-нибудь да придумает, чтобы прорваться на улицу и хоть краешком глаза посмотреть на Севастополь. Разве для того ему матросы подарили бескозырку, чтобы он сидел с ней в бомбоубежище, где одни женщины да дети? Нет, не для этого…
А смелый адъютант, у которого уже вошло в привычку бывать ежедневно среди бомб и снарядов, переждал какое-то мгновение в свежей воронке налет авиации, понял, куда падают снаряды, и побежал напрямик к порту. Где пригибаясь, где ползком, а все-таки выбрался на главную улицу и оттуда свернул на Лабораторное шоссе, куда не долетали бомбы и снаряды. Там он поймал грузовик с красной полосой на радиаторе (такие подвозили на передовую снаряды и патроны), вскочил на подножку к шоферу, ухватившись локтем за спущенное стекло в дверце кабины. Бойчак теперь только так и ездил. Так было удобнее.
В кабине возле шофера сидел какой-то небритый худой интендант и клевал носом от страшного недосыпания, которое вот уже неделю донимало весь фронт.
- Чье хозяйство? - пересиливая гром войны и гул мотора, закричал ему в самое ухо Бойчак, показав глазами на ящики со снарядами.
- Двадцать пятая Чапаевская! - крикнул интендант.
- Добро. Я ваш сосед, от Горпищенки! - закричал Мишко. - Как там Нина Онилова поживает, чапаевская Анка? Ты давно ее видел?
- Утром…
- Косит фрицев?
- Косит. Только патроны подавай…
- А зимнее обмундирование вам уже выдали?
- Некогда. Сейчас патроны и снаряды главное… Там и так жарко…
- Тут обстреливают дорогу, - показал на Ялтинское шоссе адъютант.
- Проскочим, побей его гром! - крикнул шофер, прижимаясь к баранке. - Полундра!