- Ладно, - радуется Маринка.
А младшая уже и бумагу подает, и карандаш несет.
- Только маме не говори, папулька. Не скажешь?
- Не скажу. Не бойтесь, - улыбается Крайнюк и, подложив книгу, начинает что-то писать. Эта запись и вправду напоминает кроссворд. «Мелитополь. Черешни. Вишня цветет. Абрикосы. Кукла. Полковник. Бельбек. Карасубазар. Адъютант».
Дочери тихо выходят в соседнюю комнату, прикрыв за собой дверь, и о чем-то там горячо шепчутся, но Крайнюк не может разобрать слов. А потом Маринка начинает петь тихонечко, тоненьким голоском. Много песен она узнала в селе во время оккупации, да все печальные, тяжелые, в которых люди ждали и звали свою судьбу…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Бойчак писал правду. Мелитопольская дивизия взяла штурмом эту крутую гору, по склонам которой проходила железная дорога на Севастополь, но и сама изошла кровью, насыпав у подножия высокую братскую могилу. В ней спали вечным сном тульские оружейники и уральские сталевары, мелитопольские садоводы и баштанники, донецкие шахтеры и грузинские виноградари. Внезапная и геройская смерть полковника Горпищенко, которого солдаты и матросы любили за доброе сердце и отчаянный нрав, сделала их еще более свирепыми в штыковых атаках. И когда дивизия подошла к этой горе, за которой лежал родной Севастополь, остановить ее уже никто не мог. Справа на горе высился белый камень, где когда-то погибли пять моряков во главе с политруком Фильченковым, остановившие вражеские танки. Немцы испугались тогда страшной, нечеловеческой отваги и больше не пошли по этой дороге. Теперь белый камень лежал у мелитопольцев за спиной. Они залегли на последней перед морем возвышенности, что притаилась сотнями неожиданностей в густых кустах дубняка.
На море угасал горячий день, в горах повеяло прохладой.
Новый командир дивизии склонился над картой, сморщив лоб. Он не мог больше рисковать. Резервы еще не подошли, что творится там, у немцев, по ту сторону горы, он точно не знал. На его карте были обозначены огневые точки противника, линия обороны, стократ укрепленная и усиленная дзотами и дотами. Немцы за два года сделали ее почти неприступной, опоясав бетоном, сталью, железом. Это все было ясно. Но что происходит там, за линией обороны, на близких подступах к Севастополю и в самом городе? Какие там у фашистов резервы и куда они нацелены? Где их ахиллесова пята, в которую можно ударить острием матросского ножа? Этого командир не знал, и даже разведотдел не мог ему ничем помочь.
- «Чайка» прекратила свои радиопередачи из Севастополя, - доложил начальник разведотдела. - Неожиданно. Даже не сказала, что переходит на прием.
- Нужен хороший, бывалый и стреляный разведчик, - вдруг сказал комдив.
- Навряд ли найду такого, - развел руками начальник разведки. - Трое погибли под Симферополем. Двое под Бахчисараем, а четверо - на этой горе…
- Замолчите, майор! - побледнел комдив и грохнул кулаком о стол.
- Слушаю, - проговорил майор и опустил голову.
- Мне нужен «язык». Немедленно. Слышите? - тоном приказа произнес комдив. - Иначе мы слепы как котята. Я не могу бросать остатки дивизии вслепую, в пропасть, не зная, что там меня ждет, в этих кустах… Ясно?
- Ясно, - повторил тихо майор.
- Так кто же пойдет за «языком»? - тоном, не терпящим возражений, спросил комдив.
Михаило Бойчак - офицер связи при штабе дивизии - зашевелился в углу возле телефона, встал по стойке «смирно».
- Разрешите мне пойти, товарищ комдив? - сказал он.
- Вам? - удивился комдив. - А вы кто такой, чем отличились в разведках?
- Я ничем особенным не отличился, но не раз бывал во вражеском тылу с разведчиками полковника Горпищенко, еще во время обороны. Да под Новороссийском и под Ростовом чуть не каждый день ходил с разведчиками в тыл. Орден за это получил… Я тут все стежки знаю, товарищ комдив…
Выпалил единым духом, словно боялся, что комдив оборвет его на полуслове и вышлет из блиндажа прогуляться. А сам думал: «Что сказал полковник Горпищенко перед смертью? «Люди хотят мира. Великий голод на него везде, на мир… И мы должны его завоевать для людей, этот желанный мир…» Вот что он сказал. И его куклу надо возвратить ребятишкам… Что же тут долго раздумывать, адъютант Бойчак? Надо действовать. Нечего травить якорь…»
Комдив пристальным взглядом смерил Мишка с ног до головы, спросил:
- А как вы пойдете?
- Очень просто, - задорно улыбнулся Бойчак.
- Как это «просто»? Не понимаю, - уже ласковее проговорил комдив. Ему начинал нравиться этот стройный и подвижный моряк.
- Разрешите объяснить? - попросил Мишко.
- Прошу, - показал на табурет комдив и сел рядом.
- Я сам артист, - начал Бойчак. - Вы только не смейтесь. Я играл на сцене в драмкружке. Еще в своем селе и потом на флоте. Я умею хорошо гримироваться. И немецкий язык немного знаю. Простые разговорные фразы у меня здорово получаются…
Комдив с майором вопросительно переглянулись, и майор вдруг заговорил с Мишком по-немецки. Мишко кашлянул и быстро без запинки ответил ему. Что-то там о том, как проще пройти на Севастополь, где именно находится походная кухня и куда сейчас ушел командир батальона. Комдив весело хлопнул Мишка по плечу, и это было высочайшей похвалой.
- Так вот, - продолжал Мишко, - надо найти убитого немецкого офицера, я переоденусь в его форму и загримируюсь соответственно. Пропуск и документы тоже будут убитого. Я постараюсь пробраться прямо в штаб батальона. Он там в пещере под скалой. Мне бы только через линию фронта.
- Прикроем, - заверил комдив и спросил майора: - Ну, как?
- Идея! Это просто блестяще! - майор обрадовался, что так легко нашелся выход из трудного положения. А то, чего доброго, самому пришлось бы идти за «языком». Он знал крутой характер нового комдива. Уж если прикажет, в доску расшибись, а выполни.
- Выполняйте. Только осторожно, чтоб живым вернуться. Слышишь? Чтоб живым быть.
- Есть, живым быть! - козырнул Мишко и выбежал вслед за майором.
Земля еще дрожала от разрывов снарядов и мин. Над горой стлался густой едкий дым, словно горел кудрявый зеленый лес. Горел без пламени и потрескивания и как-то тихо, исподволь, будто тлела прошлогодняя опавшая листва. Уже вечерело, и бой заметно утихал. Связисты ползали, разыскивая обрывы проводов, готовились к ночной работе минеры. Кашевары в долине разливали в большие термосы обед.
Похоронная команда убирала убитых, снося их в новую братскую могилу. А когда зарыли могилу, принялись и за трупы немцев, тоже густо застлавших эту каменистую землю. Майор разведки осмотрел с Бойчаком вражеские трупы и наконец нашел подходящего. Все документы были при нем в планшете, только кобура оказалась пустой.
- Ну-ка, кто взял парабеллум? Кладите на место! - крикнул майор.
Его сразу узнали, и старший похоронной команды устало проговорил:
- А кто его знает, кто проходил тут. Выбирайте вон из этих…
Он показал на брезентовый мешок, в котором лежали трофейные пистолеты, тесаки, несколько кортиков и электрические фонари. Винтовки, карабины и автоматы сбрасывались прямо в кучу под куст густого шиповника.
Мишко выбрал новый парабеллум, две запасные обоймы к нему и, присев над убитым, стал раздевать его.
- Помогите. Разве не видите? - приказал майор.
- Айн момент, - бросился один солдат из похоронной команды к немцу. Скоро его оттащили в сторону в одном белье.
Мишко взял под мышку одежду и побежал в штабную землянку. В санчасти, которая разместилась в подвале разбитой железнодорожной будки, у медсестер раздобыл пудру, губную помаду, крем, черный карандаш, а заодно прихватил и зеркальце. Закрылся изнутри, быстро надел немецкое обмундирование и аккуратно загримировался. Осмотрел себя в зеркало - вышло неплохо. Не очень резко и не очень черно, а именно в самый раз, как и бывает после боя: офицер запылился немножко, словно подгорел в пороховом дыму. Просмотрел еще раз пропуск и остальные немецкие документы. Повторил в уме: «Вагнер! Как композитор. Нет. Не забуду, если он как композитор Вагнер. Отто Вагнер. Старший офицер при штабе дивизии. Значит, офицер связи. Пакеты носит, приказы. На пропуске штамп номер один. Везде пропускать. Везде. Так. Лейтенант Вагнер. Отто Вагнер…»