— Ну, так, сеньоры, спасибо за ваши советы. Сеньор Кучильо, какую долю расходов вы намерены взять на себя?
Кучильо поднял на короля проницательный взгляд и тут же согнулся в почтительном поклоне.
— Мы с сеньором Падильо, — сказал он ровным голосом, — готовы взять на себя половину расходов.
— И пожелаете… э… половину прибыли?
— Нет, ваше величество. Половина прибыли по праву принадлежит вам. Мы согласны на две пятых.
Король подумал еще. Пошевелил пальцами, подсчитывая в уме.
— Хорошо, — сказал он, поднимаясь и принимая из рук первого министра золотой скипетр. — Я даю из казны одну треть на снаряжение. Этого будет достаточно, не так ли?
— О да, ваше величество.
— Остается, следовательно… э… одна шестая всех расходов. Ну, это нетрудно. Без сомнения, герцог Серредина—Буда захочет принять участие в расходах. И конечно, граф до Заборра, и многие другие мои дворяне.
Ничего не оставалось делать графу до Заборра, как учтиво поклониться. Ах, ошибся он, ошибся хитроумный царедворец: ведь скажи он, что сомнений никаких не вызывает снаряженье каравеллы в путь далекий океанский, — и тогда король не дал бы августейшего согласья на безумную затею, потому что своенравен и капризен Многомудрый. И тогда б остался дома Хайме, сын его, наследник, не унесся в даль тревоги — на просторы океана.
4
Радостное нетерпение снедало Хайме. Каждое утро он вскакивал на коня и несся по жарким пыльным улицам к дому корабельного зодчего, дуна Корунья до‑Оро. Он помогал зодчему чертить и исчислять, сколько бревен, досок и канатов потребно для постройки каравеллы. Конечно, у дуна Корунья хватало помощников, сведущих в счете, письме и многотрудных корабельных делах, и Хайме более мешал, чем помогал. Он марал пальцы в чернилах, усердно складывал квадратные футы, кубические футы, фанеги и тонелады, умножал их на медные деньги и пересчитывал в золотые. Ему казалось, что, трудясь подобно наемному грамотею, он своими руками приближает заветную минуту, когда под музыку и пушечные залпы белокрылая каравелла отвалит от причала и уйдет в дальнее плавание, навстречу неизведанному.
И хотя расчеты его приходилось проверять, потому что он делал изрядные ошибки, дун Корунья терпел новоявленного помощника. Как–никак, этот пылкий юноша был сыном королевского фаворита, а кроме того, не требовал платы за свою добровольную работу.
Склоняясь над разлинованными пергаментами, юный виконт и представить себе не мог, что в это самое время его отец, граф до Заборра, поднимается по скрипучим ступенькам в его, Хайме, комнату. Озираясь, будто не в своем доме, дун Абрахам отпирал дверь запасным ключом, доставал из потайного ящика свертки портуланов. Подперев щеку ладонью, надолго задумывался, разглядывая морскую синь и красные линии дерот. А то принимался шагать по карте остроногим циркулем и бормотал при этом:
— Разве разочтешь, сколько дней безветрия встретит он здесь…и вот здесь… А дальше — какие там ветры и какие течения?… Разве напасешься пищи? Чем больше запасы — тем больше каравелла… и тем больше жадных ртов, прожорливых утроб… И если не хватит солонины, или мясо протухнет от жары, то… Святой Пакомио!..
Темные глаза дуна Абрахама расширялись от ужаса. Он тряс головой, пытаясь освободиться от страшных дум. Снова хватал циркуль и вымеривал океанский простор, и бормотал, подсчитывая потребное количество продовольствия. Хмурился.
О господи, посоветоваться не с кем…
Королевский алхимик Иеронимус фон Бальцвейн унд Пфейн оторвался от ученых занятий и взглянул на водяные часы. Было самое время перекусить. Немец расстелил на столе чистую салфетку, положил на нее колбасу и снял кафтан, чтобы лишняя тяжесть не мешала воспринимать вкус. Затем налил из запотевшего кувшина пива в высокую кружку, отпил глоток, отрезал толстый кружок колбасы и начал медленно прожевывать.
Он даже зажмурился от удовольствия — так вкусна была колбаса…
В дверь постучали. Алхимик быстро накрыл салфеткой колбасу, надел кафтан и, достойно откашлявшись, откинул крючок.
— О, как я радостен вас видеть, дун Абрахам!
Дун Абрахам вошел, приветственно помахал шляпой. Лицо у него было красное, мокрое от пота.
— Не помешал ли я вашим ученым занятиям, дун Херонимо?
Он с уважением смотрел на огромную реторту с цветной жидкостью, тихонько посвистывавшую над огнем горна.
— Прошу вас. — Алхимик придвинул кресло к столу. — Хотеть ли ваше сиятельство пива?
Он поставил перед дуном Абрахамом вторую кружку, тоже высокую, из синего стекла с белыми узорами. Дун Абрахам не любил пива, но слегка пригубил, чтобы не обижать немца.