Тут голос у Диомеда сорвался, хриплый кашель вырвался из груди. Полморды сорвался с места, принес ковшик воды.
— Давай еще, — попросил он, когда Диомед, напившись, унял кашель.
— А жалостное что-нибудь знаешь? — спросил кто-то.
Диомед подумал немного, потом тихонько повел неторопливый сказ о проклятии, лежащем на роде царя Пелопса. Отмеряя ритм бубном, он пел о злодеяниях сыновей Пелопса — Атрея и Фиеста, как они без устали пытались погубить друг друга и завладеть троном в Микенах.
Так пел Диомед, и рабы, столпившись вокруг него, слушали мрачную историю о властителях, которые никак не могли ужиться друг с другом.
Горгий оглянулся на шорох в углу. Молчун против обыкновения не спал, повернувшись лицом к стене. Он приподнялся на локте и в упор смотрел на Диомеда, рука его под бородой теребила горло, будто удушье на него напало.
— Худо тебе? — спросил Горгий, подойдя к старику. — Может, воды принести?
Из-под косматых седых бровей на Горгия уставились два неподвижных глаза. Молчун издал хриплый звук — то ли сказал что-то, то ли простонал — и отвернулся к стене.
На следующий день Молчун брел, как обычно, сутулясь, к своему сараю. Поравнявшись с Горгием, который долбил долотом желобок в литейной форме, он замедлил шаг. Горгию показалось, что старик хочет что-то сказать. Он поднялся с колен, шагнул к Молчуну. Глухим, непривычным к разговору голосом тот спросил:
— То, что вчера пели… правда это?
Работавшие неподалеку Полморды и другие рабы бросили тесать камень, удивленно воззрились на Молчуна: никто из них до сих пор не слыхивал его голоса.
— Правда, раз песня сложена, — ответил Горгий. — Давнее это дело — лет двести, а то и больше.
— Не так уж давно, — буркнул Молчун и пошел своей дорогой.
Рабы, сгибаясь под каменной тяжестью, потащили готовые формы к плавильным горнам. В глиняных сосудах как раз поспела бронза. Козел осмотрел формы, велел подогреть и установить для литья. Огляделся, поискал глазами помощника своего — Тордула. А тот, словно литье его и не касалось, сидел спиной к горну на камне, ковырял щепочкой в зубах.
— Что же ты, котеночек, — окликнул Козел, — бери скорее ковшик, разливать надо.
Тордул даже не шевельнулся. Козел затеребил его за плечо.
— Эй, очнись!
— Пошел вон, — сказал Тордул, поднимаясь. — Надоел ты мне, Козел облезлый.
И, не обращая внимания на ругань и суету Козла, вышел из литейного сарая. Козел побежал было вслед, но тут же вернулся к горну: бронза не ждала. Понося Тордула, схватил гребок, сам стал снимать шлак с золотистого расплава, брызжущего искрами. Руки у него тряслись, глаза побелели от ярости.
А закончив разливку, Козел вытер с лица копоть, попил воды и пошел прямиком в особое строение из обожженного кирпича, где помещался сам блистательный Индибил. Домик этот стоял на берегу речки, под отвесной скалой у выхода из ущелья. Земля вокруг была расчищена от камней и гладко утоптана. Меж двух столбов висел туго набитый соломой мешок, несколько стражников с криками метали в него копья — упражнялись. Козел с опаской обошел их широким полукругом, поднялся на крыльцо. Стражник у входа скользнул по нему скучающим взглядом, отвел копье — проходи, мол.
Налево было помещение для стражников. Там они и сидели — ели лепешки, макая в топленое баранье сало, лениво переругивались, спорили, когда придет срок получать зимнюю обувь. Один, горячась, задирал ногу, совал ее всем по очереди под нос — показывал рваную подошву.
От смачного духа сала у Козла засосало в нутре. Глотая слюну, он пошел в следующую комнату. Здесь перед длинными деревянными скамьями на корточках сидели писцы, острыми палочками царапали по дощечкам, покрытым воском. Старший писец, распространяя густой запах чеснока, ругал одного из грамотеев:
— Сиди хоть ночью, а к утру чтобы все было пересчитано! С завтрашним обозом сведения отправлять…
— Да как же я поспею, счетоведущий? — ныл писец, почесывая палочкой заросший затылок. — Ведь сам ты мне сказал, сколько секир приписать сверх истинного счета…
— Не чешись, когда со мной разговариваешь, поганец! Я сказал, сколько штук приписать, значит, и вес должен быть сообразный. Думаешь, в казначействе дурнее тебя сидят?