- Улисс, - Андра тронула меня за руку, - ты прекрасно обойдешься без меня. Я пойду.
- Нет! Сейчас пойдем дальше. Туда, где тебе интересно.
- Мне и здесь интересно, но я уже была... - Она умолкла, внимательно глядя на меня. - У тебя странный вид, Улисс.
- Пойдем. - Я счел нужным кое-что ей объяснить. - Понимаешь, Андра, я подумал сейчас, что мы... мы должны сделать что-то огромное... равноценное по важности их борьбе...
- Ты разговариваешь со мной, как с маленькой. Разве это огромное не сделано? Разве не построено справедливое общество равных?
- Я не об этом. Понимаешь, нам уж очень спокойно живется.
- Чего же ты хочешь? Нового неравенства и новой борьбы?
- Конечно, нет. Но, с тех пор как создано изобилие продовольствия, мы обросли жирком благополучия. Мы очень благополучны. Очень сыты.
- Теперь понимаю: ты хочешь устроить небольшой голод.
- Да нет же! - Мне было досадно, что я никак не мог ей объяснить. Впрочем, я и сам толком не понимал, чего мне надо. - Послушай. Только не торопись, все равно я тебя не отпущу. Вот на Венере что-то произошло, часть поселенцев возвратилась на Землю - ну, сама знаешь. И сразу встревожились: как бы через сто лет на планете не стало тесно. Ах, ах, придется потесниться, придется вырубать сады.
- Но это же действительно очень серьезная проблема - перенаселение. Что хорошего в тесноте? По-моему, она ничем не лучше голода.
- Я и не говорю, что лучше. Большая проблема требует большого размаха. Угроза перенаселения? Пожалуйста - добровольцы покидают Землю и уходят в космос. За пределы Системы.
- Так бы сразу и сказал! Я слышала, как ты спорил с Травинским. Странный ты, Улисс! Уйти на десятки лет в космос и вернуться с информацией, которая никому не будет нужна, потому что земное время намного тебя опередит, - ну что тут говорить! Давно доказана бессмысленность таких полетов.
- Бессмысленность?
- Да. Нецелесообразность, если хочешь.
- Вот-вот! - сказал я с неясным ощущением душевной горечи. - Только это я и слышу сегодня! Рабы целесообразности вот кем мы стали...
В следующем павильоне были выставлены полотна, писанные в новомодной полисимфонической манере. Мне понравилось одно из них - "Шторм на Адриатике". От полотна отчетливо исходил запах морской свежести, я слышал посвист штормового ветра, шум волн - это было здорово!
Забормотал динамик. Я поморщился - он мешал слушать картину. Андра схватила меня за руку:
- Улисс, сейчас будет выступать Селестен. Ну оторвись же от картины!
- Кто это - Селестен?
- Нет, ты действительно человек с Луны! У вас что, нет там визора?
- У нас есть все, что нужно для счастья. Но визор я не смотрю. Ладно, давай своего Селестена.
Он оказался дородным и - мне пришло на память старое русское слово - холеным человеком с черной бородкой клинышком и подвижными белыми руками. Зрители так и валили со всех сторон в открытый амфитеатр, а Селестен стоял на помосте и благосклонно улыбался с видом человека, хорошо понимающего интерес к собственной персоне.
Он заговорил. Вначале я слушал невнимательно - мне хотелось додумать ту мысль, о целесообразности. Но потом Селестен меня увлек.
- ...Прекрасны и гармоничны, не так ли? Но давайте вспомним, какими мы были...
Селестен подошел к стеклянному кубу и что-то тронул под ним. В кубе замерцало, задрожало, сгустилось, и вот возникло изображение сутулого, обросшего шерстью существа в полный рост. Низкий лоб, мощные надбровные дуги, длинные руки словом, типичный неандерталец.
- Что дала нам эволюция? - продолжал Селестен. - Таз для прямого хождения, ступню, приспособленную к бегу, ключично-акромиальное устройство, позволяющее отводить руку вбок от туловища. - Взмах белой руки, и вокруг неандертальца возник светящийся контур тела современного человека.- На это пошел миллион лет. Миллион лет от неандертальца до кроманьонского человека! Что дали последующие двадцать тысяч лет? Изменения ничтожны. Наш скелет почти неотличим от скелета кроманьонца. Примерно тот же объем мозга, та же способность к хранению информации.
Неандерталец исчез, выросло изображение человека совершенных пропорций. Фигура стала прозрачной, были видны мерное биение сердца, красные токи крови, взлеты и опадания легких.
- Мы прекрасны, мы гармоничны! - воскликнул Селестен. Но верно ли то, что человеческое тело - предел совершенства? Так ли безупречен неторопливый ход эволюции? Любой зверь нашего веса сильнее нас, лошадь быстрее, собака телепатичнее, летучая мышь в тысячи раз лучше разбирается в окружающих полях. Мы можем существовать в весьма узком диапазоне температур и давлений, наши желудки не переносят малейших изменений химизма привычной пищи. И вот я спрашиваю: есть ли у нас основания быть самодовольными? Обратимся к истории. Как только древний человек сумел сделать твердое острое лезвие, он прежде всего соскоблил с лица ненужные волосы...
Тут по амфитеатру прокатился смех. Селестен потрогал свою бородку и тоже усмехнулся.
- Видите, как мы непоследовательны, - сказал он. - Так вот, уже древний человек, пусть еще бессознательно, пытался исправить, улучшить данное природой. А теперь вспомним, о чем мечтала античная Греция...
Фигура в стеклянном кубе расплылась, раздвоилась, под человеческим торсом возникли очертания лошадиного туловища.
- Греки создали миф о мудром кентавре Хироне, воспитателе Ахилла. Смотрите, как удобно размещены в его торсе мощные легкие и сильное многокамерное сердце, на которое не давит снизу переполненный пищеварительный аппарат - он занял более естественное положение в горизонтальной части туловища. В образе кентавра античные мечтатели объединили прекраснейшие создания природы - человека и коня. Гармонию их тел прославили лучшие ваятели древности...
- Ты предлагаешь нам обзавестись копытами? - раздался чей-то насмешливый выкрик.
- Нам неплохо и на двух ногах!
- Не мешайте Селестену!
Селестен оглядел амфитеатр со снисходительной улыбкой.
- Я не призываю вас превратиться в кентавров и бездумно скакать по зеленым лугам. Моя задача - пробудить свободное воображение, обратить вашу мысль на необходимость совершенствования самих себя, на поиски новых биологических форм, ибо наше тело ограничено в своих возможностях по сравнению с мощью разума. Эту ограниченность понимали наши предки. Вот еще одно создание народной фантазии, пленительный образ старой русской сказки.