В одной из комнат стояло конструкторское кресло с аппаратурой и экраном - кресло, каким пользуются некоторые из главных конструкторов на шарике.
- Недавно, - сказал Рэй, - по нашей просьбе нам доставили этот комплекс. Но мы пока что... Очень трудно освоить. Очень.
Борга бы сюда, подумал я. Вот кого здесь не хватает. И не только здесь...
Я понимал, что Рэй устал от многочасовых разговоров и объяснений. Да и у меня, признаться, от обилия впечатлений трещала голова. Надо было прощаться. И надо было что-то на прощание сказать.
- Рэй, - сказал я, - ты ведь знаешь, что я был пилотом. Просто пилотом дальних линий.
Он выжидательно смотрел на меня сквозь черные очки. Маленький широкоплечий человечек с обожженным лицом. Кажется, он послал менто-сигнал, но я не понял.
- Здесь все по-другому... непривычно для меня, - продолжал я с запинкой. - Но если мой опыт пригодится, то...
- У нас каждый делает все, на что он способен, - сказал Рэй. - В любой день ты можешь начать работу.
Глава двадцать шестая
"Я ПРИЛЕТЕЛ ЗА ТОБОЙ, УЛИСС..."
По метеосводке черный теплон проходил сегодня примерно на семьдесят пятом градусе северной широты, и я вылетел ему навстречу.
Рэй Тудор отговаривал меня. Отговаривало все конструкторское бюро. Но я настоял на полете. Пятая модель раз за разом давала неплохие результаты, недаром же мы бились над ней столько времени. Автопилот, может, и надежнее пилота как такового, но самолеты нужны, в конечном счете, для перевозки людей. Словом, я настоял на испытательном полете.
Я летел на юг. Вот они, ундрелы, необжитая, дикая от века, выжженная теплонами страна. Подо мной простирались равнины и горные цепи, над которыми курился белесый туман. Я отчетливо увидел целое семейство вулканов, все они дружно работали, выплевывая коричневую, расползающуюся по склонам лаву.
Не знаю, почему я вспомнил, как мы когда-то летели с Андрей в аэропоезде и я признался ей... Не знаю, по какой ассоциации это всплыло в памяти. Хватит. Ни к чему эти воспоминания...
Наружные датчики донесли, что машина вошла в область теплона. А потом я увидел его.
С непостижимой быстротой передо мной вырастала черная стена. Рука невольно, сама собой потянулась к поворотному манипулятору. Я отдернул руку и заставил себя думать о чем-нибудь другом, постороннем.
Ну, вот, например: почему в прошлом веке летчики русской авиации называли прозрачный решетчатый передок кабины странным словом "моссельпром"? Я вычитал об этом в старой книге о войне. "Моссельпром". Может, какое-то старославянское слово?
Черным-черно вокруг. Нет никакого смысла в прозрачном пластике моего "моссельпрома". И я включил инфраэкран.
"Вспомни, - сказал я себе, - вспомни, как вы с Робином напоролись тогда, много лет назад, на космических призраков. Тогда было страшней. Безусловно страшней. Страшнее призраков нет ничего".
Так говорил я себе, глядя во все глаза на стену теплона, представшую передо мной как бы в разрезе. Гигантскими змеями свивались в дьявольский клубок многоцветные жгуты - от голубоватого до неистово красного, - я знал, что это были струи газовых смешений, но не мог отделаться от ощущения, что они живые...
Запищал радиовызов. Я коротко ответил Рэю: "Вхожу в теплон".
Приборы показывали движение и фронт теплона, и я направил машину под острым углом к его направлению.
Сильно качнуло, бросило вниз. Я закрыл на миг глаза, представив себе, как бешеные жгуты обвивают машину. Ну, будь что будет...
Самолет выровнялся. Будто плавная морская волна его подхватила, и он пошел на гребне этой волны... А вернее, он шел длинной спиралью, как бы ввинчиваясь в огненную карусель, шел вместе с теплоном, слившись с ним. Да, черт возьми, слившись с теплоном, а не противодействуя ему.
Я знал, что металл с самоуправляющейся структурой выдерживает страшную температуру теплона, но все же было не по себе. Мне было трудно дышать. Воздух в кабине накалился. Что это, не справляются охладители или просто... просто пляска огня на экране действовала на меня таким образом, чисто психологически? Я выключил инфра-экран. Но спустя минуту или две включил снова. Пусть лучше будет перед глазами огненный хаос, чем эта жуткая чернота, совсем не похожая на спокойную, привычную черноту космоса.
Радиосвязь была прервана. Да, собственно, мне и нечего было докладывать: приборы исправно делали свое дело, записывали информацию.
Все же я выдержал программу до конца, до последней, двадцатой минуты. Я начал выводить машину из потока и убедился, что теплон не намерен ее выпустить. Я очень старался сохранить хладнокровие. Я прямо-таки чувствовал, как ходят по корпусу самолета волны напряжений под ударами вихрей. Машину трясло и бросало, она проваливалась и крутилась, но все же ей было не так плохо, как мне.
Я чувствовал, что теряю сознание. Одна только мысль осталась: не выпустить поворотный манипулятор, не выпустить, не поддаться, и надо выжать полную скорость. Может, удастся на полной скорости вырваться из этого ада...
Не знаю, сколько времени я лежал в кресле и висел на ремнях без сознания. Но, когда я очнулся, огненных вихрей на экране не было, по нему плыли спокойные, темно-розовые волны. Я с трудом оторвал онемевшую руку от манипулятора, выключил экран. В низком небе клубились бурые облака, обычные, родные...
Вырвался, значит!
Но куда меня занесло? Должно быть, на полной скорости и с рулем, намертво положенным влево, машина описала огромную кривую...
Только теперь я услышал писк радиовызова. В ушах было заложено, голос Рэя не столько звучал, сколько угадывался. "Ну что? Алексей, ну что?! Ты вышел?.." - "Да, - заговорил я, почти не слыша собственного голоса, - вышел из теплона... Что?.. Еще не знаю... Сейчас определюсь..."
Но определяться особенно не требовалось. Я сразу понял, что подхожу с юго-юго-востока к Плато Сгоревшего Спутника. Уж это плато я знал хорошо. Сказав об этом Рэю, я выключился и стал выбирать место для посадки. Мне было просто необходимо сделать передышку, прийти в себя, почувствовать под ногами твердую, надежную землю.