– Никуда с Земли! – исступлённо повторяла мать Андры.
Я подошёл к ним и поздоровался. Женщина – теперь я вспомнил, что её зовут Ронга, – скользнула по мне взглядом и не ответила.
– Здравствуй. – Холидэй приоткрыл глаза.
Андра тоже узнала меня и кивнула.
– Ты уже пилот? – спросила она.
– Скоро стану пилотом, а пока – практикант. – Я перевёл взгляд на её отца. – Старший, почему вы все кинулись на этот грузовик? Ведь по вызову колонистов сюда уже идут пассажирские корабли.
– Так получилось, – сухо ответил он и снова закрыл глаза.
– Твои родители остались? – вдруг спросила Ронга.
– Да.
Я подождал, не скажет ли женщина ещё что-нибудь. В её пронзительном взгляде я прочёл странное недоброжелательство. Она молчала.
Почему Ронга спросила о моих родителях? Мне вспомнились слова матери: «Мы такие, какие есть…» Что все это означало?..
Меня окликнул пожилой сухопарый колонист, забывший снять скафандр. Он так и сидел, в скафандре, скрестив ноги, только шлем снял. Вот чудак! Рядом стоял старомодный большой чемодан – я давно таких не видывал.
– Ты из экипажа? – спросил он на неважном интерлинге. – Вы там думаете насчёт воды?
– Да, старший, не беспокойся, вода будет, – ответил я. – Помочь тебе снять скафандр?
– Нет. Меня интересует только вода. – И он добавил по-немецки: – Торопимся, торопимся, вечно торопимся.
Подросток лет тринадцати оторвался от шахмат, посмотрел на человека в скафандре, а потом на меня и снисходительно сказал:
– Как будто у них нет установки для оборотной воды!
У него были жёлто-зелёные глаза, неспокойный ехидный рот и манера во все вмешиваться. Я это сразу понял – насчёт манеры, – потому что видывал таких юнцов.
– Хочешь мне помочь? – спросил я.
– Мне надо решить этюд, – ответил подросток. – А что будем делать?
– Пойдём со мной, покажу. Этюд потом решим вместе.
– Бен-бо! – выпалил он словцо, которым мальчишки обозначают нечто вроде «как же» или «только тебя тут не хватало». – Как-нибудь я сам решу.
Он пошёл за мной, нарочно задевая бутсами рюкзаки пассажиров, перепрыгивая через их ноги и вызывая недовольное брюзжание вслед.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Всеволод. Это родительское. Тебе нравится?
– Нравится.
– А я все думаю – оставить или выбрать другое. Мне знаешь, какое нравится? Модест. Как ты думаешь?
– Лучше оставь родительское.
– Бен-бо! – воскликнул он на всякий случай. – А тебя как зовут?
– Улисс.
– Родительское?
– Нет, собственное.
– Улисс – это Одиссей, да? Подумаешь!
Я подошёл к двери шкиперского отсека и отпер её. Всеволод тотчас юркнул вслед за мной и принялся хозяйски озираться.
– Видишь эти маты? – сказал я. – Ты поможешь раздать их пассажирам.
– На всех не хватит… Ладно, ладно, без тебя знаю, что вначале женщинам.
Он взвалил кипу матов на спину и исчез. Вскоре он снова появился в отсеке. С ним пришли ещё несколько парней примерно его возраста.
– Они тоже будут таскать, – сказал Всеволод.
Я отвёл его в сторонку:
– Ты, наверно, все знаешь. Ну-ка, скажи, что произошло на Венере?
– А ты спроси у Баумгартена. Это который в скафандре сидит.
– Спрошу. Но сперва расскажи ты.
– Я бы ни за что не улетел, если б не родители. Я-то за свою психику спокоен.
«Опять психика, – подумал я. – Только это и слышишь вокруг…»
– Может, он его просто не услышал, – продолжал Всеволод, разглядывая мой курсантский значок, – а они из этого такое раздули…
– Кто кого не услышал? Говори по порядку.
– Так я и говорю. Он ехал с дальних плантаций, и вдруг у него испортился вездеход. Там, знаешь, привод компрессора…
– Не надо про компрессор. Что было дальше?
– Дальше начался чёрный теплон. – Парень оживился. – Ух и теплон был! На нашем куполе все антенны расплавились…
– Стоп! Ты сказал – испортился вездеход. Дальше?
– Вот я и говорю: испортился. А тут теплон начинается, чернота пошла. И тут он проезжает мимо.
– Кто мимо кого? Говори же толком!
– Тудор мимо Холидэя. Холидэй ему по УКВ – возьми меня, терплю бедствие. А тот будто и не слышит. Проехал, и все.