Выбрать главу

Геннадий НИКОЛАЕВ

ПЛЕТЬ О ДВУХ КОНЦАХ

Повесть

1

Лешка сошел на восьмидесятом километре. Разъезд назывался «Лесной», Воздух и тишина оглушали. От шпал подымался горячий смоляной дух, из лесу тяну­ло хвойным ароматом цветущих сосен. Вдруг прямо перед ним вырос какой-то человек — приземистый, ши­рокий, с ярко-рыжим чубом под треснувшим козырь­ком армейской фуражки, с медной щетиной и живыми голубыми глазами.

— Ну что, с приехалом? — приветливо сказал мужи­чок, с любопытством поглядывая на Лешкины вещи.— Жду-встречаю. Велено доставить на машинке.

— Меня? На машине? — удивился Лешка.— Я дорогу знаю.

Рыжий развел своими короткими ручищами:

— Папаша велел, — и — подмигнул: — Приказ началь­ства— закон для подчиненных. Давай-ка чимальданчик.

Легко подхватив увесистый чемодан, набитый книга­ми, он резво сбежал с насыпи на тропинку.

«Сюрприз!» — улыбнулся Лешка, быстро впрягся в рюкзак и, согнувшись под его тяжестью, заспешил вслед за мужичком.

Газик с брезентовым верхом стоял в короткой тени за углом дома. Напротив, через улицу, на новом срубе тюкали топорами четверо мужиков. Трава вокруг была усыпана свежими сверкающими стружками.

Лешка распахнул дверцу, хотел положить в машину рюкзак, но заднее сиденье оказалось занятым. Неловко скрючившись на боку и свесив босые ноги, там по­храпывал и стонал во сне парень. Рядом с ним, поблес­кивая мутно-зелеными горлышками, стоял ящик водки. Парень упирался в него задом. Лешка в нерешитель­ности отступил.

— Чего ты? Буди его,— подскочил рыжий.— Эй, ту­неядец, кончай ночевать.

Он грубо дернул парня за ногу — тот торопливо сел, тараща красные мутные глаза, с облегчением отвалил­ся на сиденье.

Щофер швырнул чемодан, — парень едва успел убрать ноги — закинул рюкзак и проворно скользнул за руль. Лихо, со злостью развернулся на лужайке перед срубом и попер, попер, оставляя за собой бу­рую клубящуюся завесу.

Сразу за деревней начинался сосновый бор. Дорога была усыпана рыжей хвоей и старыми шишками. Тут и там, в глубине леса проглядывали полянки, то золо­тистые, то ярко-зеленые под лучами солнца. Прямо от дороги расползались в обе стороны глянцевитые брус­ничники и бархатистые заросли багульника.

Вскоре выехали на широкую, залитую солнцем про­секу. Трасса! Лешка смотрел во все глаза. Издали белый, вблизи желтоватый, с бурыми пятнами на бу­мажной оплетке, газопровод тянулся макарониной по дну неглубокой траншеи. Края траншеи осыпались, дерн высох и побурел, под ним темнели жилки перег­ноя. Земля на просеке искромсана, взрыта гусеница­ми — видно, еще недавно здесь ползали и крутились стальные машины. Между кочек, ямин и пеньков пет­ляли две параллельные дорожки, накатанные колеса­ми газика.

Ехали молча. В одном месте на трубе черной битумной мастикой было намалевано:

«ЯКОВ

1959»

Рядом с «Яковом» через тире кто-то выцарапал «ду­рак».

— Кто это себя увековечил?—спросил Лешка.

— А вон, тунеядец,— кивнул рыжий на парня сзади.

Лешка обернулся. Парень дремал, раскинув тонкие жилистые руки. Вытянутое костлявое лицо, длинные, давно не стриженные патлы, свившиеся в кольца, как шерсть на пуделе, чуть заметные усики и редкие кур­чавые бакенбарды — «Дон Кихот в молодости»,— по­думал Лешка и засмеялся.

Километров через пять вдруг заглох мотор. Николай повозился под капотом, покрутил ручку, потом все по очереди крутили ручку,— «искра ушла в баллон» — от­казал бензонасос. Николай велел идти пешком. Яков раскричался насчет водки, дескать, там люди погиба­ют, и, дескать, он не ишак, чтобы таскать на себе. Ры­жий послал его подальше и залез под машину.

— Придется переть,— вздохнул Яков.

Решили так: Лешкины вещи оставили в газике — рыжий обещал до вечера подбросить,— а ящик с вод­кой взяли с собой. Перебрались через траншею, бли­же к лесу, в тень.

Яков скоро выдохся. Сели отдохнуть на земляной вал. Мотнув ногами, он сбросил кирзовые бахилы на толстой резиновой подошве, с удовольствием пошеве­лил белыми сопревшими пальцами.

— Ты как сюда, папаша спровадил или сам додул?

— Сам. Мне нужен производственный стаж. На бу­дущий год в институт.

— Понятно,— перебил Яков.— А папаша не мог устроить?

— Зачем? Сам поступлю.

— Сознательный?

— А что?

— Да так.— Яков хлестанул себя по ребрам, сбил впившегося муравья, сказал лениво и беззлобно: — Дурень ты — вот что. Я бы на твоем месте на Мада­гаскар махнул.

— Почему именно на Мадагаскар?