Павел Сергеевич слушал рассеянно, все поглядывал в оюно — на трассу.
— Какие новости в управлении? — спросил Чугреев.
— Новостей полон рот, что ни день, то новость, — уклончиво ответил Павел Сергеевич.
Давя улыбку и, видимо, не в силах удержаться от вопроса, Чугреев спросил:
— А как там насчет квартирки? Есть какой-нибудь просвет?
— Да, — Павел Сергеевич оживился. — Горсовет наконец-то выделил десять квартир. Дом будут сдавать примерно через месяц. В месткоме уже пыль до потолка — делят.
— Меня там не забудут?
— Ну как же, у тебя вторая или третья очередь.
— Вторая, — уточнил Чугреев.
— Тем более. Правда... — Павел Сергеевич замялся.
— Правда, уже нашлись деятели, которые кричат, чтобы не давать Чугрееву квартиру...
— Это почему же? — грозно спросил Чугреев.
— Разнюхали каким-то образом твою семейную историю. У семьи, дескать, есть квартира, а ему одному и общежития хватит. Понял?
— Нет у меня семьи! — сказал Чугреев, повышая голос. — Я не живу с ней с пятьдесят второго года и не собираюсь жить.
— Я-то знаю, другим попробуй докажи, — вздохнул Павел Сергеевич.
Чугреев свирепо уставился на дорогу. Газик рванулся, запрыгал на буграх и яминах, но тут же затормозился — Чугреев взял себя в руки, машина снова покатилась ровно.
— Но вы-то можете замолвить за меня словечко? — спросил он с тревогой и просьбой в голосе. — Уж сколько лет мыкаюсь.
— Конечно, конечно, Михаил Иванович, в этом ты не сомневайся: замолвлю. — Он хотел еще что-то добавить, но вспомнив, что сзади сидит Лешка, перевел разговор на другую тему. — С трубами ты здорово развернулся, — похвалил он Чугреева. — Все разгрузил и уже отбраковал. Я подходил, смотрел. Молодец!
— Да, вместе с Валентиной, почти всю ночь отбраковывали.
Лешка тихо ликовал: Валька всю ночь отбраковывала — значит, все в порядке. Но где же она заночевала? У той же старушки?
— Много браку, — хмуро сказал Чугреев.
— Я знаю, в этой партии много брака. Трубы свалились внезапно. Пока раскрутится сварка на базе, решил подкинуть тебе малость, чтобы ты не простаивал, — пояснил Павел Сергеевич. — В дальнейшем пойдут секции, по две трубы. Будет попроще.
Чугреев одобрительно кивнул.
Вдали, на просеке показались стрелы трубоукладчиков, синий дымок над навесом. Сверкнули окна вагончиков.
Чугреев развернулся на поляне, затормозил у коричневого вагончика. Павел Сергеевич обернулся к Лешке:
— Ну, сына, мы пойдем потолкуем, а ты разберись-ка с чемоданом. Мать там напаковала — ясуть! Да напиши письмо, да побыстрее — я через час уеду.
Лешка выволок из машины чемодан, тут же, на траве раскрыл — елки-палки! — доверху забит свертками, коробками, пачками. В растерянности он посидел над ним на корточках, вдыхая запах ванили, сыра, копченостей, решительно захлопнул, потащил к навесу.
У печки, сидя на сосновой чурке, Зинка чистила картошку. Нечесаная и неумытая, она сонными глазами посмотрела на Лешку, зевнула. Он закинул чемодан на стол, рывком перевернул, постучал кулаком по дну. Зинка всплеснула руками:
— Господи, вывалил все. Надо ж было аккуратненько.
Лешка поманил ее, прошептал таинственным тоном:
— Разделишь на всех поровну. Будут спрашивать откуда — молчок.
Павел Сергеевич снял плащ, прошелся по вагончику. Задумчиво провел рукой по корешкам книг на полочке, повернулся, потрогал ружье:
— Охотишься?
— Нет, настрелялся в свое время, до сих пор сыт. Рыбачу.
Чугреев сел к столу, выставил вторую табуретку.
— Садись, Павел Сергеевич.
Усевшись, Павел Сергеевич помолчал, вздохнул, решился:
— Свалилась на нас с тобой, Михаил Иванович, беда. Сверху спущен новый срок — декабрь. Есть правительственное решение по химкомбинату.
Чугреев нахмурился, замотал головой.
— Подожди, не мотай головой. Все твои возражения я знаю и понимаю. Сейчас надо думать не о том, что это невозможно, а как закончить трассу в срок.
— А что тут думать! — с силой сказал Чугреев.
— Подожди, я тебе еще раз повторяю: разговор о трудностях и невозможности — в пользу бедных. Существует только один вариант: пустить газ до пятого декабря. Вот я и приехал, чтобы посоветоваться с тобой, как это сделать.
Чугреев потеребил нос, задумался.
— М-да... Задачка, — протянул он гнусаво. — Двадцать пять стыков в день получается. Два стыка в час, если вкалывать по двенадцать часов. Нормально у Мосина стык варится за полтора-два часа при четырехслойном шве. Вот и считай, Павел Сергеевич, что выходит: тридцать-сорок часов в сутки. Давай еще двух сварщиков, двух прихватчиков, двух слесарей и два. сварочных агрегата, И два трубоукладчика с машинистами, и по два такелажника к ним. И два вагончика...